Он выпалил это с такой безумной ревностью, что дрожь непонятной радости охватила Розамонд. Безрассудное, неразумное счастье согрело душу. Она знала, что сейчас он возьмет ее, поставив клеймо своего обладания. Розамонд отвернулась, чтобы не сдаться сразу. Но теперь все самые беззащитные, самые потаенные местечки ее тела были открыты его нетерпеливым рукам, и она призналась себе, что жаждет его прикосновений. Одна его близость уже заставляла ее сердце колотиться пойманной птичкой.
Его ловкие пальцы оказались между ее ногами, гладя атлас внутренней стороны бедер легчайшими движениями. Род продолжал ласкать упругую плоть от коленей до лона снова и снова, прежде чем пробрался сквозь волоски на венерином холмике и погрузился внутрь. Она распалилась и истекала влагой. Он завладел ее грудью, потеребил сосок, и Розамонд обнаружила, что стала невероятно чувствительной к каждому его прикосновению. Она втянула в себя воздух, и его ласки стали еще нежнее. Теперь он ласкал два бутона: один вверху, другой внизу. Она в беспамятстве выкрикнула его имя, то самое, которое он больше всего любил слышать в такие минуты:
Отвечая на отчаянный призыв, он прижался к ней всем телом и вошел сзади, хищно сжимая груди. Розамонд вскрикнула от полузабытых ощущений, но Роджер ободряюще прошептал ей на ухо:
— Милая, откройся мне до конца.
И Розамонд с глубоким вздохом отдалась ему. С каждым выпадом он поднимал ее на такие высоты, которых она никогда не могла достичь раньше. Он продолжал ласкать ее соски, одновременно врезаясь все глубже, пока из ее горла не вырвался вопль. Розамонд вцепилась в простыню, охваченная нестерпимым желанием поскорее унять неистовую пульсацию внутри.
До нее донесся стон Роджера, и оба достигли пика наслаждения одновременно. Розамонд снова пронзительно вскрикнула, а потом бессильно обмякла под ним, упиваясь его тяжестью. До сих пор Розамонд не подозревала, что ее желание было так же сильно, как его. И… и кажется, Роджер знал, как она жаждет его объятий.
Глава 20
Алиса де Клар поселилась в роскошных покоях своего отца Гая де Лузиньяна, изгнанного баронами из Англии. Она, ничего не замечая, металась по комнате, готовая от злости вопить и швыряться всем, что попадется под руку. Эдуард ни разу не пришел к ней! Мало того, ее свекор призвал Гилберта и Глостера. Юный сорвиголова открыл ворота замка де Монфору, и теперь ему не миновать нагоняя от папаши!
Алиса ненавидела мужа и сумела избежать встречи с ним, уехав в Лондон. Теперь же Гилберт будет делить с ней спальню, поскольку граф Глостер наверняка скажет сыну, что ему пора обзавестись наследником. Алиса, мечтавшая избавиться от вспыльчивого Гилберта, прикована к нему, пока смерть их не разлучит.
Смерть?!
Вот оно, самое простое решение!
Алиса подошла к туалетному столику и открыла ящик с притираниями. Там в крошечной шкатулке хранились семена морозника, которые она растирала вместе с калужницей, чтобы убирать морщинки и пятна со своей нежной кожи. Вынув четыре длинных черных семечка, она раздавила их и высыпала порошок в кувшин красного гасконского вина, стоявший на столе у очага. Когда явился Рыжий Гилберт, она сделала вид, что рада мужу. Свекор вместе с Ричардом Корнуэльским отправился в Тауэр, чтобы обсудить с королем открытие сессии парламента, созываемой Симоном де Монфором в следующем месяце.
Алиса приказала принести молодому мужу горячий обед и налила в кубок вина. Гилберт жадно съел все, что было подано, но послал оруженосца за элем. Вернувшись, тот уведомил господина, что его отец только что прибыл в Вестминстер и желает немедленно видеть сына. Гилберт не подумал послушаться, а лишь продолжал пить эль из огромного кувшина. «Черт возьми, до каких пор отец будет обращаться со мной как с младенцем?» — думал он.
Когда дверь со стуком распахнулась, Гилберт уже был готов к сражению. Увидев багровую от ярости физиономию свекра, Алиса поспешно ретировалась в спальню.
— Ты безмозглый, безголовый олух! Когда этот сукин сын де Монфор подошел к Глостеру, ты посмел открыть ворота моего города и пригласил ублюдка войти! Еще чудо, что не повел его в сокровищницу и не предложил набить карманы!
— Симон де Монфор — признанный вождь баронов. Я счастлив, что он выиграл войну! Он на стороне справедливости, а значит, и я тоже. Король Генрих — жалкий, ничтожный слабак, нарушивший все обещания, которые когда-либо давал!
— Я — Ричард Глостер, первый пэр королевства! Представляешь ли ты степень моего унижения, когда моя плоть и кровь помогла де Монфорам взять мой город?! — завопил Ричард, отвесив сыну оплеуху. — Христос всемогущий, мне следовало бы повесить тебя за измену! — Тяжело дыша, весь в поту, Глостер схватил кубок и осушил одним глотком. — Давно пора перестать играть в солдатики и наградить жену ребенком!
— Эту французскую потаскушку, которую ты мне навязал? Она недостойна быть матерью моих детей! — взорвался Гилберт, краснея еще гуще, чем отец.
Внезапно Ричард схватился за живот и в судорогах свалился на пол. Из его горла вырывались мучительные стоны.
— Отец!
Гилберт упал на колени. Ярость исчезла, сменившись тревогой. Он схватил отца за руки, но Глостер вдруг застыл. Ноги дернулись в последний раз, и жизнь покинула его.
— Помогите! Помогите! — вскрикнул Гилберт.
В комнату ворвался его оруженосец. Из спальни выбежала Алиса. Ее черные глаза в ужасе расширились.
— Что случилось?
— Мой отец… Выпил вина… Схватился за живот…
Алиса ловко подхватила с пола упавший кубок как раз в тот момент, когда еще двое слуг, сопровождаемые Ричардом Корнуэльским, переступили порог.
— Сила Господня, что тут творится? — прогремел Ричард.
— Гилберт с отцом поссорились, — сообщила Алиса, — и мой свекор внезапно схватился за грудь, словно в приступе сильной боли. Должно быть, у него сердце разорвалось. О Господи милостивый, вы же знаете, что за буйный нрав у де Кларов!
Она разрыдалась, ломая руки. К своему удивлению, отравительница обнаружила, что скорбь ее неподдельна. Ее дорогой свекор мертв, в то время как гнусной рыжей свинье хоть бы что!
Ричард Корнуэльский отчаянно, но безуспешно пытался вернуть к жизни своего первенца. Ах уж эта вспыльчивость! И при чем тут де Клары? Это фамильная черта Плантагенетов!
Вскоре весь Вестминстер облачился в траур. Отправили гонцов в Тауэр, к королю Генриху, и в Виндзор, к принцу Эдуарду. Гилберт тайно послал человека к де Монфору в Дарем-Хаус, заверяя в своей неизменной преданности. Он согнулся под гнетом собственной вины и угрызений совести, считая себя виновником смерти отца, а попытки жены утешить его только разжигали в нем злобу.
— Прочь с глаз моих! — процедил он сквозь зубы. — Не желаю жить с вами под одной крышей, мадам! Много лет вам удавалось дурачить моего бедного отца, но мне давно открыли глаза на вашу истинную природу. Можете сложить вещи и удалиться в Тонбридж, пока я не решу, что с вами делать дальше.
