Когда Наталья и Дмитрий поравнялись со странной женщиной, она закивала и заулыбалась, как кукла-марионетка в пантомиме. Вдруг из свертка донесся тоненький, словно птичий, писк, и Наталья сердито посмотрела на Дмитрия. У нее там ребенок, живой младенец! Дмитрий хотел обойти оборванку, но та вдруг проворно преградила им путь. Она перестала качать младенца, подняла голову и вся подалась к ним. Вблизи оказалось, что женщина еще совсем не старая. Но изможденное лицо пересекал сверху донизу ужасный шрам — от ножа или топора.
Шрам начинался на лбу, над глазом, рассекал нос, губы и подбородок. Из-за него лицо женщины казалось неестественно зловещим. Шрам словно делил лицо на две неравные половины. Из раскрытого рта вытекала слюна. Время от времени женщина со свистом втягивала ее.
Неожиданно нищенка сунула своего младенца под нос Наталье. На вид младенцу было несколько недель от роду; он напоминал маленького шимпанзе; маленькое, высохшее личико, с голубыми глазками навыкате и синими губами. Губы у него пересохли и покрылись коркой. От него воняло бензином.
Поймав на себе взгляд Дмитрия, женщина протянула к нему другую руку. Вне всяких сомнений, она просила милостыню. Не давая им пройти, она все тыкала умирающего ребенка в лицо Наталье. Дмитрий, пожалевший несчастного младенца и саму мать с ужасным шрамом, вздрогнул, когда нищенка вдруг заговорила.
— Опаздываете, доктор! — гнусаво, но звонко воскликнула она. — Но уговор есть уговор. Пять тысяч рублей, как с крышей условились. Ребеночек чистый; не наркоман.
Ну и голос! Бархатный, мелодичный, нежный… По спине у Дмитрия поползли мурашки: этот голос внушал ему ужас. Женщина закатала рукав шинели и показала ему сгиб локтя. Рука у нее оказалась белая, гладкая, без следов от уколов. Дмитрий молча осмотрел ее, как будто рука могла ему помочь, покачал головой и поднял обе руки к небу.
— В-вы… не за тех нас приняли, — запинаясь, проговорил он.
Увидев, что Наталья обходит ее сбоку, женщина снова ткнула ей в лицо младенца.
Наталья вздрогнула и прошла мимо. Дмитрий последовал за ней. Поравнявшись с нищенкой, он хотел было сунуть ей в протянутую руку горсть мелочи, но тут Наталья обернулась и смерила его таким гневным взглядом, что он убрал деньги. В самом деле, какая разница! Они дошли до конца тропки; Дмитрий оглянулся. Молодая мать смотрела им вслед и улыбалась… да нет, не улыбка это. Это шрам. Трудно понять, о чем она думает. Нищенка покачала головой и скрылась за углом.
Оба молчали. Дмитрий сосредоточился на карте, хотя уже понял, по какой из тропок, обозначенной оранжевым цветом, они сейчас идут. Нервы у него были на пределе. Он казался себе музыкальным инструментом, на котором чья-то грубая рука враз дернула все струны. Голос нищенки не давал ему покоя. И ее чудовищное лицо, и улыбка… Наталья шагала впереди и хмурилась.
Они уже собирались повернуть назад, как вдруг услышали откуда-то снизу тихий визг. Наталья облегченно вздохнула и улыбнулась. Нашли! Они стояли перед развалинами церкви. Обгоревший купол упал на пол; развалины напоминали обгоревший кулак. На фоне вечернего неба чернели сводчатые проемы. Развалины поросли бурьяном; даже купол едва возвышался в зарослях. Это была маленькая, скромная сельская церковь. Потом в здешние места пришел город. Деревня опустела, жизнь теперь кипела в других местах. Наталья видела множество таких развалин вокруг Москвы, но развалины в черте города попались ей в первый раз. В основном старые развалины сносили и на их месте строили жилые кварталы. Впрочем, многие церкви в последнее время стали реставрировать.
Наталья осторожно толкнула рассыпающуюся калитку и вошла на крошечный церковный двор. Дмитрий последовал за ней. Пять высохших яблонь были, как гирляндами, увешаны разноцветными пластиковыми пакетами — несомненно, тут потрудилась человеческая рука. Пакеты, как флаги, развевались над кучами мусора, которые ветер принес сюда со свалки. В самой церкви ничего не было, кроме мусора и бурьяна в человеческий рост. Развалины казались еще страшнее, чем недостроенный горнолыжный склон. За угол уводила утоптанная тропка. Пойдя по ней, Дмитрий и Наталья вскоре увидели лаз, который вел вниз. Дмитрий отогнул треснутую половицу, они нырнули в каменный туннель и вскоре очутились в подвале.
Помещение оказалось просторным. Наталья озиралась по сторонам. Возможно, в этой ужасной дыре был Ромочкин дом — логово стаи. Если раньше она еще верила его рассказу о Мамочке, то сейчас вера испарилась. Ромочкина мать казалась Наталье кем-то вроде Синей Бороды или Феджина из «Оливера Твиста», только в женском обличье. А может быть, его мать похожа на ту нищенку — «мадонну с младенцем», которую они только что встретили.
Пол под их ногами был липким. В ноздри проникал запах псины — густой и неистребимый. Но в подвале воняло не только псиной. Здесь пахло смертью и разложением. Наталья включила фонарик и ахнула. В углу лежала огромная груда лохмотьев, вся в собачьей шерсти. Повсюду полиэтиленовые пакеты. Там и сям у ее ног валялись кости. Луч выхватил из темноты пирамиду обезображенных костей каких-то крупных животных — она вздрогнула, заметив непристойно оскаленный череп. Эти кости были не белые, а коричневые. Наталья насчитала рядом с каркасом три черепа и несколько полос содранной кожи и меха. Вдруг она заметила, что между ребрами торчит сломанный игрушечный пластмассовый меч.
Ее передернуло. Похоже на черепа больших собак. Они что, пожирали друг друга? Наталья испугалась. Еще не хватало найти здесь человеческие кости!
Ребенок, человеческий детеныш, жил в таких жутких условиях! Скорее всего, окружающая обстановка казалась ему обычной и даже уютной. Здесь был его дом… Ему часто приходилось выживать на грани смерти. У дальней стены она различила лежащую навзничь статую Ленина. Пустые каменные глазницы безмятежно смотрели куда-то ввысь. Наталья снова вздрогнула. Ромочка соврал не во всем; в его рассказе появился смысл — правда, другой, зловещий. Она то и дело натыкалась на детские игрушки. У статуи стояла сломанная педальная машинка. Вокруг нее валялись большие красные, желтые и синие кубики — все изгрызанные.
Наталья споткнулась и опустила голову. Она стояла на двух сломанных павлиньих перьях. Приглядевшись, она увидела, что их здесь много. Наталья вспомнила; в прошлом году все газеты писали о павлине по кличке Хан, который убежал из Московского зоопарка. Дирекция зоопарка обещала тому, кто найдет дорогую птицу, крупную награду, но павлина так и не нашли. Так вот что с ним случилось! Вот где оборвалась его жизнь! Его приволокли сюда, съели, растащили по косточкам… Павлин погиб оттого, что сбился с пути, на волосок отклонился от курса. В Москве павлины могут обитать только в зоопарке. И все же павлин всю свою недолгую жизнь оставался тем, кем он был, — птицей. А мальчик… вернее, два мальчика, которые жили в собачьем логове, так и не поняли, кто же они на самом деле. Они тоже потерялись, но их никто не искал.
В куче тряпья они обнаружили и щенков. Услышав чужих, малыши съежились и замолчали. Дмитрий присел над ними на корточки. Один щенок умер, а трое оказались живыми. Все золотистого окраса; морды чуть светлее крупа. После поимки Ромочки прошло двое суток.
