Дикобразу не дано летать.
Кто точит кинжал на ближнего,
Голодным ложится спать.
Жанна, которой Франц Эккарт показал первые оттиски астрологического прогноза, подготовленного для Зальцхофа и отданного в «Мастерскую Труа-Кле», прочла вслух первый катрен, а затем вопросительно взглянула на автора. В очаге потрескивали дрова. Слышался голос Фредерики, которая за что-то отчитывала одну из служанок. Сквозь открытое окно виднелось чистое октябрьское небо 1505 года.
— Про Орла и Лилию я хорошо понимаю, — сказала она. — Речь идет о Максимилиане и Людовике. Но все остальное?
— Дикобраз тоже означает Людовика, — объяснил Франц Эккарт, — ведь он часто изображает на своих медалях это животное, увенчанное разомкнутой короной, символ герцогства Миланского. Наши монархи лучше всех разбираются в геральдике, они сумеют узнать друг друга.
— Следовательно, ни один из них никогда не восторжествует над другим, а тот, кто верит в обратное, — осел?
— Именно так, — с улыбкой ответил Франц Эккарт.
Жанна перешла к следующему катрену:
Где сговор скор, там скор разлад.
Напрасно юноше юница
Обещана. Упущен клад.
Увы, их брак не состоится.
— Как это понимать? — озадаченно спросила она.
— В Блуа Людовик очень неохотно, по принуждению, обещал руку своей дочери Клод герцогу Карлу, сыну Максимилиана.
— Стало быть, клад — это Клод, игра слов?
Он кивнул и продолжил:
— Она получает в приданое Геную, Милан, Бургундию и Бретань…
— …и, поскольку у Людовика нет наследника мужского пола, после его смерти австрийская корона могла бы прибрать к рукам все эти владения, — весело заключила она. — Но откуда ты знаешь, что брак не состоится?
Франц Эккарт воздел палец к небу.
— Этот брак не состоится, — убежденно сказал он.
Жанна вновь приступила к чтению.
В году тысяча пятьсот одиннадцатом
Лев побежденный вступит в лигу
С Орлом, Ибером, также Альбусом,
И все под дудочку Петра.
Когда Рим потребует,
Чтобы Варвар освободил сапог,
Понтифик власть свою укрепит,
А добыча достанется Орлу.
— Ничего не понимаю, — призналась Жанна.
— Лев — эмблема святого Марка, иными словами — Венецианской республики. Орел, естественно, Максимилиан. Альбуса и Ибера ты тоже знаешь: англичане и испанцы. Они создадут лигу против короля Франции, которого назовут варваром и изгонят из Италии.
— Но почему?
— Потому что Людовик, который сам себя назвал христианнейшим королем Иерусалима, стремится возглавить христианский мир и уже втихомолку упрекает папу, что тот преследует цели не духовные, а мирские. Он попытается сместить папу Юлия Второго, возможно, созовет собор, пока не знаю, где именно.
Франц Эккарт на мгновение умолк.
— Людовика, — продолжил он, — сжигает тайная страсть французских королей, которые всегда мечтали об императорской власти. Все его завоевания имеют целью избрание, ибо он знает, что Карл Великий, Оттон и Гогенштауфены стали императорами тогда, когда были сильнее всех.[35]
Он пожал плечами.
— Но европейские державы не позволят ему сделать это. Когда же он потеряет свои итальянские владения, возобновить борьбу уже не сможет. Он умрет в первый день 1515 года.
Жанна испугалась:
— Ты с такой точностью называешь дату его смерти?
— Это предначертано. Он родился двадцать восьмого июля 1462 года в пятом часу утра. Первого января 1515 года Солнце, ведающее воспалениями и кровотечениями, начнет спускаться к его Шестому Дому, а Луна в зловещем обличье приблизится к Марсу. Это роковое сочетание. Пожалуй, я могу предсказать, что Людовик умрет от воспаления кишечника и внутреннего кровоизлияния.
Жанна сглотнула слюну и прочла шестой катрен:
Пятнадцать дважды в ряд сулят короне траур,
Корона новая споткнется о порог,
Юпитер прислуживает Меркурию,
Но Немезида не пропустит срок.
— Совершенно непонятно, — сказала она.
— Пятнадцать дважды в ряд — тысяча пятьсот пятнадцать. Король умирает, его сменяет другой король.
— Споткнется о порог?
— Он тоже захочет стать императором, но другой заплатит больше и победит. Власть перейдет в руки банкиров. Однако в дело вмешается Немезида, богиня отмщения. Император недолго будет торжествовать.
— Я никогда больше не осмелюсь взглянуть на звезды! — воскликнула она. — Это сборище ведьм!
Он фыркнул.
— А ты знаешь дату моей смерти? — спросила она.
Он покачал головой:
— Нет, я не стал вычислять ее. Даже если бы ты попросила, я бы тебе отказал.
— Почему?
— Человеческая природа слишком слаба, чтобы вынести подобное знание.
— Моя или твоя?
— Обе.
— А дату своей смерти?
Он расхохотался и покачал головой, отказываясь от ответа.
— С какого момента, — задумчиво сказал он, — занятия мои покажутся мне суетными и пустыми? За год до роковой даты? За месяц? За день? За час? Или лучше сразу сказать себе, что все на свете бессмысленно? Что любовь к тебе абсурдна, ибо мне предстоит со временем любить тень? Что я напрасно забочусь о Жозефе, ведь меня не будет на свете, чтобы оберегать его? Разве не означает это умереть задолго до смерти?
Он вздохнул:
— Неведение в некотором смысле благо.
Она держала в руках оттиски.
— Значит, ты не откроешь Максимилиану дату его смерти.
— Не знаю, для кого предназначена моя работа. Быть может, вовсе не для Максимилиана. Конечно, он ознакомится с гороскопом. Но я и в самом деле не открою ему дату его смерти. Кто ведает, какое безумие зреет в мозгу владык? Власть в сочетании со знанием может стать ужасающей. Император, твердо уверенный, что в определенный день и час вся его власть обратится в прах, рискует превратиться в полоумного тирана.
Жанна покачала головой. Чем больше она размышляла, тем более страшным представлялось ей ремесло Франца Эккарта.
— Франсуа спрашивает, сколько экземпляров сборника ты хочешь напечатать, — напомнила она.
В нем было семьдесят семь катренов.
— Франсуа говорит, что книгопродавцы, которые случайно ознакомились с оттисками, заказали сто экземпляров.
