— Мое зрение испортилось от библиотечной работы, — с трудом шептал он. — Меня назначили ассистентом в университетскую библиотеку в Лидсе в тысяча девятьсот десятом году, когда мне было двадцать два… вы увидите это в моем деле, сэр, если потрудитесь взглянуть…
Но муж Дафны просто его проигнорировал, отвернувшись с презрением.
Может быть, поэтому новости из последнего письма Дафны о нездоровье Браунинга почти успокоили Симингтона: перечитывая их, он испытал странную радость, понимая, впрочем, что это чувство постыдно, и поэтому стараясь подавить его. Он обратил внимание, что письмо Дафны датировано 24 сентября — то была годовщина смерти Брэнуэлла сто одиннадцать лет назад, но она не упомянула об этом совпадении, возможно, оно прошло незамеченным, заслонилось тревогой о здоровье мужа. И Симингтон ощутил боль за Брэнуэлла, сочувствие к нему — ведь о дне его смерти забывает даже его предполагаемый биограф, — а также обиду за себя: столь многое в его жизни осталось неведомым миру.
Он пытался представить себе, как разговаривает с Дафной, рассказывает ей более подробно не о жизни Брэнуэлла, а о собственном прошлом, обо всех важных событиях, которые он до сих пор скрывал, о своих потаенных эмоциях, не менее сильных, чем чувства в романах Бронте, столь же страстных, как те, что бушуют в романах Дафны. Он рассказал бы ей о своей свадьбе с Элси в 1915 году в церкви поклингтонского прихода — «брачном союзе мяса и книг», как без лишних околичностей говорила его мать, намекая на то обстоятельство, что отец Элси мистер Флауэр был местным мясником. Кто-то бросил в него вместе с конфетти горсть белых перьев, когда он выходил из церкви. А может быть, то была простая случайность: перья спустились с небес или их унес из птичьего гнезда в тот октябрьский свадебный день внезапный порыв осеннего ветра? А потом, через двенадцать лет, всего через пару дней после годовщины их свадьбы, Элси внезапно умерла, терзаемая сильной болью. «Прободение желчного пузыря», — констатировал доктор, но было слишком поздно, ничего уже нельзя было сделать, и состоялась еще одна церковная служба, но на этот раз в другой церкви — тогда они уже жили в Ньюлей-Гроув в этом доме, именно здесь она умерла и отсюда ее увезли в гробу, а когда Симингтон шел вслед за ним, перед его глазами пролетело птичье перо — не белое, а бледно-серое, как небо, как глаза Элси Флауэр.
Как мало знала о нем Дафна… да и не только она — все вокруг. Временами и Беатрис казалась ему незнакомкой даже после тридцати лет совместной жизни: она никогда не интересовалась Брэнуэллом, да ему это, честно говоря, и не было нужно. Что касается сыновей, этих пятерых маленьких мальчиков, которые выросли фактически без отцовского присмотра, так он просто не знал, что с ними делать после смерти Элси, не мог даже взять в толк, с чего начать, и вместо этого ушел с головой в работу, что еще ему оставалось — только похоронить себя в работе… Нельзя сказать, что он был тогда одинок: у него было много дел, и он предпочитал мужские разговоры домашней болтовне. Он считал лорда Бротертона и Уайза своими друзьями, хотя ни тот ни другой не оценили ни его подлинных достоинств, ни значения Брэнуэлла, если уж говорить начистоту.
Надо сказать, Дафна оказалась иной, по крайней мере куда более упорной. К тому же она была жива, в отличие от Бротертона и Уайза, хотя иногда они казались Симингтону реальнее живущих, словно не далее чем вчера, субботним днем, в книжный магазин его отца вошел лорд Бротертон, и Симингтон не упустил шанса ему представиться. Случайная встреча для молодого библиотекаря, позднее подкрепленная собраниями ложи в местном масонском зале, — и вот уже лорд Бротертон обращается к Симингтону за советом по поводу формирования собственной библиотеки. Конечно, и Уайз здесь оказал влияние — теперь-то Симингтон понимал это, хотя в то время он благоговел перед Уайзом, который был тогда на пике своей славы как весьма авторитетный библиограф и президент Общества Бронте. Сколько денег сделал Уайз на Бротертоне, продавая ему рукописи и редкие книги на многие тысячи фунтов для его растущей библиотеки в Раундхей-Холле? А сколько потратил сам Симингтон на свою личную коллекцию? Трудно было сопротивляться Уайзу и тем маленьким сокровищам, которые он ему попутно предлагал, особенно если они имели отношение к Брэнуэллу. Понятно, что Уайз не мог его насытить полностью: рукописи Брэнуэлла, которые Симингтон у него покупал, всегда оказывались фрагментарными — не пир, а крошки со стола богача.
Схожее желание переполняло и Дафну: Симингтон знал это из ее писем, чувствовал, как оно просачивается сквозь бумагу, как сквозь промокашку. Ладно, пусть получит еще одну порцию скудных крошек. Правда, она должна покупать их у него, как приходилось и ему у мистера Уайза. Симингтон порылся в коробке под письменным столом и извлек оттуда письмо Брэнуэлла одному из своих друзей — Фрэнсису Гранди. «Дорогой сэр, — писал тот на листке без даты, но с его адресом в Хоуорте, — если у меня хватит сил на путешествие и при сносной погоде, буду рад посетить Вас в гостинице „Девоншир“ в пятницу, 31 числа этого месяца. Возможность лицезреть образ, к которому я так привык и был так рад видеть, когда пребывал в состоянии куда более счастливом и здоровом, будет мне лучшим лекарством».
Симингтон заметил, что подпись Брэнуэлла была не столь залихватской, как тогда, когда он использовал имя Нортенгерленда: почерк казался более неразборчивым и не таким уверенным, как будто сами слова выражали смирение, молчаливую покорность судьбе.
Что ж, пусть письмо Брэнуэлла отправится запечатанным в конверте еще в одно путешествие — в Менабилли, Корнуолл, близ Пензанса, места рождения матери и тети детей Бронте, у моря, за сотни миль от кладбища в глубине страны, где они похоронены. Симингтону всегда хотелось съездить в Пензанс, посмотреть на места, где жили родственники Брэнуэлла по материнской линии — корнуолльское семейство Брэнуэллов, в честь которого был назван мальчик, родившийся в семье Бронте. Он представлял себе, как отправится туда на машине вместе с Беатрис, даже намечал маршрут на карте, выбирая дороги, по которым поедет: до Бодминской пустоши и дальше, до самого края Англии. Но теперь слишком поздно: он устал и не может совершить это путешествие. Так пусть вместо него в Корнуолл отправится Брэнуэлл.
Ньюлей-Гроув,
Хорсфорт,
Лидс.
Телефон: 2615 Хорсфорт
27 сентября 1959
Уважаемая миссис Дюморье!
Спасибо за письмо и за чек. Весьма сожалею о нездоровье сэра Фредерика, которое не позволяет ему вкушать в Корнуолле блага отставки, а также о том, что Ваш визит в Йоркшир снова придется отложить. Однако я через несколько дней выберусь в Хоуорт, чтобы там проверить высказанные Вами догадки, а также еще раз взглянуть на медицинскую книгу преподобного Бронте и выписать оттуда для Вас его замечания.
Тем временем Митчелл будет присылать мне по почте сведения о мисс Г. — это его ничуть не стеснит!
Вкладываю в конверт еще один оригинал рукописи (счет прилагается) — письмо Брэнуэлла своему Другу Фрэнсису Гранди. Жаль, что не могу вручить его Вам лично в Менабилли, придется доверить письмо железной дороге — в этом мне видится нечто поэтическое, принимая во внимание, что Гранди был инженером-путейцем и подружился с Брэнуэллом, когда тот служил на железнодорожной станции Лудденден-Фут.
