Эйлия виновато подумала о поклонении себе арайнийского народа, потом вспомнила бронзовый образ Смотрящего на площади и посмотрела в глаза собеседнику. Что бы ни говорил этот человек, он тоже в своем городе предмет поклонения, и хуже того — страха.
— Если бы Мандрагор был здесь, он мог бы сказать, что люди освободились лишь для того, чтобы мучить друг друга.
Дамион бросил на нее предупреждающий взгляд, и она замолчала, но Браннион Дюрон, будто не заметив ее слов, продолжал:
— Несколько лет назад некоторые киноцефалы впали в заблуждение, проявив нечестивое почитание к исключительному по своим размерам и силе быку в общем стаде, которое им было поручено охранять. Прежде чем я узнал, что происходит, они стали поклоняться этому животному, украшая его шею венками и распевая ему хвалу. Я отреагировал быстро: приказал своим людям убить быка и разделать его на глазах у песиголовцев. Может быть, это было жестоко по отношению к киноцефалам, но урок пошел им на пользу.
Эйлия подумала, что жестоко это было по отношению к быку, но ничего не сказала: не было смысла раздражать этого человека.
— Этого так называемого царя-дракона необходимо уничтожить, — продолжал он. — И тогда мы снова будем свободными. Недостаточно просто убить его жрецов — следует устранить и создание, которому они служат. Чтобы никогда наших граждан не вынуждали преклонять колено, как жалких рабов какой-то секты.
Эйлия на миг возмутилась, вспомнив жестокость правления Дюрона: торжество сильных над слабыми, оставленность бедных и больных, безнаказанность убийц вроде Радмона. Но вспомнила она тут же и слова матери: «Мы не можем заставить смертных жить так, как мы хотим. Как бы ни было нам больно видеть их страдания по собственной вине, мы вынуждены их допускать». На это действительно было больно смотреть — особенно на страдания людей, которых она знала, например, Маг и ее дочери. Но другого пути не было. Архоны по-прежнему предпочитали тиранов-людей, вроде Халазара Зимбурийского, которых можно свергнуть, чародеям, победить которых у смертных было мало шансов.
— Убить чародея-дракона мы должны в первую очередь, — сказал Дюрон. — Разгромить секту будет просто, когда не станет их божества, вселяющего страх в сердца людей.
— Тогда для освобождения твоего мира тебе понадобится наша помощь. У нас есть чародеи, а у тебя нет.
Дюрон неожиданно улыбнулся — без веселья или тепла.
— Здесь ты ошибаешься.
Из тени за его спиной выступил высокий человек, снимая с себя капюшон. Эйлия чуть не ахнула — она узнала и это лицо. Это был Эррон Комора.
— Этот человек враг! Он один из лоанеев! — вскрикнула она.
— Я никогда не отрицал, что я лоаней, — ответил Эррон. — Я предложил Бранниону Дюрону помощь в избавлении его от царя-дракона. Это вина Мандрагора, что лоананы снова нас нашли, и нам снова грозит уничтожение или изгнание. Я не верю в похвальбу Наугры, они не выиграют эту битву, и пострадает от этого мой народ. Но если мы освободимся от правления Мандрагора, то будет жить в мире с нашими иерейскими соседями. И в том я даю тебе мое слово.
Он поклонился, не отрывая от лица Эйлии взгляда черных глаз.
— Ты в это веришь? — крикнула она, поворачиваясь к Дюрону. — Он же хочет власти только для себя! Мандрагор говорил, что Эррон хотел убить собственного отца и править лоанеями, но план его был разрушен, когда Мандрагор захватил трон. Он хочет использовать тебя, а потом забрать этот мир для своего народа, поработив твой. Если мы будем помогать тебе, Смотрящий, Эррон должен уйти.
— Я не стану действовать без Эррона Коморы, — ответил Дюрон. — Он — средоточие моего плана, ибо он может дать нам знание волшебства и способы его победить. Мы же взамен даем ему людей, тысячи рук, желающих держать меч. Он хочет освободиться от культа дракона, который угнетает его народ не менее, чем наш, но те лоанеи, что верны Коморе, слишком малочисленны, чтобы бросить вызов иерархам, стоящим сейчас у власти. После нашей победы мы расстанемся, каждый уйдет к своему народу и в свои земли. Но чародейство лоанеев более не поработит нас, не внушит нам страха. Комора лично мне это обещал, иначе я бы никогда не вступил с ним в союз. Мы последовали его совету и сделали себе оружие из железа. — Он встал, разгибаясь, словно сам был отлит из железа. У него на боку, как теперь увидела Эйлия, висели небольшие кожаные ножны, и он положил руку на торчащую из них рукоять. — С этим оружием мы победим нашего врага. И защитим себя от любого чародейного коварства. Ваша помощь нам не нужна, но мы будем рады объединить ваши ряды с нашими.
Трина Лиа и ее друг попросили дать им посовещаться и отошли в сторону.
— Я думаю, надо соглашаться и объединить наши силы, — сказал Дамион. — Тогда мереи этого мира смогут сказать, что завоевали свою свободу — это будет лучше, чем поднести ее им готовую.
Эйлия помолчала.
— Это было бы хорошо, — сказала она наконец, — если бы они могли так сказать. Но Смотрящий объявит себя их спасителем, я его знаю. Когда он раньше правил в Лоананмаре, он все улицы наполнил своими изваяниями. То же самое случится и в этот раз. Если даже он сам не нанесет в битве ни одного удара, люди будут чувствовать себя ему обязанными вместо того, чтобы себя считать победителями. Я не хочу видеть их рабами — ни его, ни царя-дракона.
— Но если им приходится выбирать одного из хозяев как меньшее зло? Разве мерей, который не владеет волшебством, не будет именно меньшим злом? Мандрагор может послать своих рабов-людей собрать все железо в своем царстве силой, а потом царить под защитой своей магии. Но если людям не понравится Дюрон, они смогут восстать, как восстали против Халазара.
Эйлия неохотно кивнула:
— Ты прав, как всегда. Пойдем скажем Дюрону, что готовы объединить наши армии.
Так и свершилось, и люди этой земли и этого мира сделали еще один шаг к свободе. Дело благородное, но что за союзников пришлось для него выбирать — предатель Комора и тиран Смотрящий!
15 Ветер и волны
Вернувшийся в драконий облик Мандрагор смотрел наружу из-за стены дворца — той стены, что была сплошным окном, сделанная целиком из адаманта. За ней лежали зеленоватые водные глубины, где плавали сверкающими косяками рыбы на расстоянии всего лишь вытянутого крыла, и водоросли вместо плюща вились по стенам, покачиваясь в течениях. Это не был утонувший замок — он никогда и не стоял на воздухе. Архоны строили свои обиталища где им вздумается, на суше или на дне озер и океанов. Этот стоял на вершине подводной горы. Длинные туннели коридоров с прозрачными стенами соединяли части здания, и видно было, как идет кто-нибудь в морских глубинах среди камней и кораллов дна, и трубы с морской водой проходили через наполненные воздухом комнаты и залы, в трубах плавали морские создания, развлекающие обитателей дворца. Когда миновало время архонов, здесь поселился царь-дракон, и наследовавшие ему лоанеи заняли потом дворец для себя. Многие жили теперь здесь и меблировали залы по своему вкусу и осветили их вместо ламп разноцветными фонарями-драконами, плавающими под высокими сводами. Это была надежная крепость, ибо с поверхности сюда было не добраться без чародейства или без помощи драконов и прочих созданий, способных нырнуть на такие глубины. Даже дневной свет не доставал сюда, пусть и двойной силы: утро объявляло о себе лишь слабым свечением зеленоватой темноты вод за стенами-окнами.
