Али усмехнулась.
— Вы можете сказать отцу и герцогине, что были после ужина с Дов и со мной. Но мы при этом присутствовать не будем.
Сарэй перевела взгляд с Али на Дов, и та ответила ей такой же усмешкой.
— Пойду почитаю немного в библиотеке, — сказала Дов, — поднимусь позже.
Али глубоко вздохнула.
— Посижу пока здесь, подышу свежим воздухом, — сказала она мечтательно, — летние ночи такие прекрасные.
— Ну и ладно, — отрывисто сказала Сарэй и поднялась. — Я и сама прекрасно справлюсь. Но вам я это припомню!
И она быстро пошла по каменной тропе.
— Она всегда меня удивляет, — проговорила Дов. — Она даже не сказала, что ты рабыня, и должна идти с ней.
— Да, не сказала, хотя могла бы, — признала Али.
Дов вздохнула.
— Сарэй обращается так только с тобой, обычно она ведет себя совсем по-другому. — Она встала. — Пойду вправду почитаю немного.
— А я вправду посижу, — ответила Али. Она провожала Дов взглядом, пока та бесшумно шла по камням в своих кожаных туфлях. Иногда разговор с Дов действовал на Али так же, как разговор с папой или тетей Дайной.
Она вспомнила, как однажды мама поймала ее за поцелуями на празднике в честь помолвки принца Роальда, и улыбнулась. Мальчик удрал, ему не хотелось разговаривать с раздраженной матерью Али.
— Ну, посмотри, что ты наделала, — сказала Али Аланне, когда парень скрылся из виду. — Теперь мне потребуется несколько недель, чтобы научить кого-нибудь другого целоваться так, как мне нравится.
— Поцелуи — это серьезно, — возразила ей тогда Аланна, — а ты говоришь о них будто о развлечении на празднике.
Али поцеловала мать в щеку.
— Это для тебя серьезно. А для меня — развлечение на празднике.
И она с удовольствием увидела, как мать нахмурилась, потом растерялась, поняв, что поцелуи не могут всегда восприниматься серьезно. Разумеется, когда сама Аланна была в ее возрасте, большинство людей считали ее мальчиком. Мальчики не могут целоваться с другими мальчиками.
Али вздохнула. У них обеих в жилах текла кровь Требондов, но какие же они разные. Интересно, замечала ли это когда-нибудь мама? Надо будет сказать папе, чтобы он напомнил маме, что жизнь может быть веселой.
— Он ее подкармливал?
Али посмотрела наверх на дальнее дерево.
«Нават», — сказала она себе. Она не удивилась, скорее, удостоверилась. Конечно, он все это время пробыл там.
— Он ее подкармливал? — повторил он. — Так выглядит подкармливание? Похоже, он не передавал ей пищу в мешочек под языком, но в темноте трудно разобраться. Я видел, как это делали другие люди, но не так близко от меня. Они всегда делают это в тени, как будто прячутся. Как будто у них какой-то секрет.
— Это называется целоваться, — объяснила Али. Она одновременно раздумывала над тем, почему не заметила его раньше, и что ей сейчас надо сказать. — Видишь ли, двое людей соприкасаются губами. Это ухаживание, а не подкармливание. Это…
Нават спрыгнул с дерева, подошел к Али и прижал свои губы к ее. Его рот был теплый и мягкий. Дыхание пахло специями и чистотой. Еще от него шел слабый запах воска и смолы — из-за его работы. Обычно такой отстраненный и наблюдательный ум Али вдруг полностью сконцентрировался на ощущении его губ, прижатых к ней. Она смутно чувствовала, что Нават колеблется. Затем он провел рукой по ее шее, поднялся до затылка и поцеловал ее сильнее.
Вдруг где-то засмеялись. Али подскочила как на пружине.
— Да, ты понял правильно, но потренируйся на ком-нибудь другом, — сказала она, дрожа с головы до ног и сердясь на себя, потому что, между прочим, она уже умела целоваться. — На ком-нибудь, кто не так сильно занят, или… занят…
Нават посмотрел на нее, слегка улыбаясь. В первый раз в его взгляде она заметила нечто человеческое и очень мужское.
— Ты два раза сказала «занят», — сообщил он.
— Я очень занята, — повторила Али возмущенно и перевела дыхание. Она не была тихой девочкой-цветочком, неопытной и неумелой. Она велела себе успокоиться. — Видишь теперь, это не подкармливание. И все же это очень серьезно, Нават. Нельзя целоваться с кем попало.
Али заметила, что говорит в точности, как мама. Она повернулась и пошла прочь от человека-ворона. Али изо всех сил делала вид, что не убегает. Какое ей дело до того, кто стал человеком из чистого любопытства, и кто, в конце концов, может устать от этого и превратиться обратно в ворона? И почему ее огорчала мысль, что он не всегда будет рядом?
* * *
На следующее утро торговый караван вышел в Димари. Когда он добрался до места, где дорога круто заворачивала на восток на краю владений Танаира, Али, Улазим и тридцать рэка и полурэка окружили торговцев. Гурхарт и его люди подчинились приказу, и отошли от лошадей и повозок. Разумеется, они по-настоящему испугались людей в масках и капюшонах. Их посадили в ряд вдоль дороги под охраной, и люди Улазима принялись обыскивать повозки и лошадей. Следуя указаниям Али, они прошерстили сначала караван, потом и самих людей.
Али изнемогала от жары. Они с Улазимом лично наблюдали за происходящим. Самые заковыристые места она проверяла сама, попутно рассказывая Улазиму про разные тайники. Письма Броно кредиторам лежали в собственной почтовой сумке Гурхарта, рядом с письмами Балитангов, их слуг и воинов. Али просмотрела их на случай, если вдруг пропустила что-то, но все было нормально. Скоро нашлись и другие письма, написанные Броно врагам его брата, и все отчеты от шпионов короля и Рубиньяна. Эти были изъяты и сожжены. Али не хотелось рисковать. Ни одно слово о событиях в Танаире не должно было дойти до Раджмуата. Торговцы расскажут, что видели и запомнили, но главное: они знали, что Броно нашел убежище у Балитангов. Если в караване не было опытных агентов, которые могли бы прочитать зашифрованные документы, то у них больше не осталось информации, которая бы обеспокоила начальника секретной службы короля.
Когда обыск был закончен, они помогли торговцам собрать вещи и некоторое время ехали вслед за ними. Таким образом, ни у кого не было возможности ускользнуть и вернуться в замок с рассказом, что на караван напали и отобрали письма.
— Иногда ты пугаешь меня, — заметил Улазим, глядя, как пыль от каравана оседает на дорогу.
Али откинула душный капюшон, который прикрывал ее лицо и рабский ошейник.
— Ты меня перехваливаешь, — сказала она с улыбкой, — сейчас покраснею, честное слово.
— Моим людям не нравится, что Броно преследует нашу леди Сарэй, — сказал Улазим, когда патрули рэка вернулись к своим обычным обязанностям, — семья Джимайен не лучше королевской.
— Скажи им, чтобы не беспокоились, — сказала Али. — Сарэй не дурочка.
Едва Али задремала на своем тюфяке, как увидела светлую фигуру, которая прошла сквозь серую пелену полудремы. Это был Киприот. Хотя он явился ей сегодня в виде сияющего силуэта, она все равно была уверена, что это он.
