Радко не повезло: его застали за умыванием. Он был в ночной страже замка; с утра раб нагрел ему воду, и Радко, раздевшись, влез в большую деревянную кадку. Шум и крики во дворе, запах гари заставили его выбраться. Он обмотал бедра простыней, и тут же в дом ворвались чужие. Старый раб, который прислуживал Радко во время мытья, упал на колени, закрывая голову руками. Радко опрокинул под ноги чужим воинам кадь, швырнул в ближайшего тяжелым кубком — он пил вино, отдыхая в горячей воде. Затем Радко схватил деревянную скамью. Чужаков было трое. Правда, на них были доспехи, а Радко вышел против них полуголый. Но он убил всех троих, отбросил обломок скамьи, сел у стены, глубоко вздохнул и умер от четырех тяжелых ран, которые ему нанесли. Новые враги вскоре пришли грабить его дом.
До самого утра наставник Мирт сидел над рукописью. Он так и не ложился. Скрипело перо, горели свечи, неторопливо текли мысли. Рукопись подвигалась… Только иногда Мирт чувствовал легкий укол тревоги: Князь уже давно не звал его к себе и не показывался служителям сам.
Мирт припомнил, что не видел повелителя с того самого дня, как ученицу Лодию нашли мертвой на полу возле камина. Еще раньше Князь велел, чтобы отряд воинов обыскал окрестные леса: беглый раб был еще нужен, нужен живым. Дальше очерченной границы он так или иначе не уйдет. Но сообщения, что беглеца отыскали, до сих пор не приходило. Мирт полагал, что Энкино замерз и лежит мертвый где-нибудь в овраге, под снегом.
Звон разбитого витража, топот ног в коридоре оторвали наставника Мирта от рукописи. Мирт недоуменно поднял брови, и в этот миг от удара слетела с петель дверь в его покой. «Чужие вторглись в Замок, враги Князя из падшего мира! — понял Мирт. — А что же сам Князь?.. Он покинул нас? Тому должны быть веские причины…» Мирт отложил перо и встал.
Чужаки подошли к наставнику, заломили ему руки за спину — Мирт не сопротивлялся — и перерезали горло. Один из воинов увидел на столе книгу в переплете с алмазной инкрустацией и сунул в походный мешок.
Ранним утром Илла проснулась от шума. Ей только что снилось, будто она в Богадельне убегает от облавы. Во сне с ней был Зоран. Она вела его по руинам, показывая место, где спрятаться. А он прихрамывал и ворчал на крутые ступеньки. И первая мысль Иллесии при пробуждении была: облава! Она слышала топот и ржание коней, лязг оружия, крики и женский визг… Тревожно мяукал кот. Совсем рядом плакал младенец. Несколько женщин в углу сбились в кучку и испуганно смотрели в сторону открытой настежь двери. У выхода толпились остальные рабы. Илла подхватила на руки кота и, толкаясь, выбралась из барака.
У дверного проема лежал зарубленный надсмотрщик, а мужчины-рабы тупо глядели на зарево пожара, поднимавшееся над городом. Прямо перед бараком шел бой: несколько всадников отчаянно рубились, защищаясь от отряда каких-то других. Когда чужие воины расправились с местными, и отряд поскакал в глубь города, Илла, прижимая к себе кота, вышла из барака.
«Война!» — она спешила подальше отсюда. Все рабы разбрелись, не зная, куда деваться.
То ли от вида трупов, то ли от запаха гари к горлу подкатила тошнота. Илла упрямо шла дальше, вдыхая дымный ветер. Новый конный отряд пронесся мимо нее, один из всадников что-то крикнул, — Илла увидела его обветренное лицо и прижалась к стене, — но они проскакали мимо. Где-то шумели, ругались, смеялись; чужаки заходили в бараки, кое-кто прижимал к стене подвернувшуюся молодую рабыню. Рабыня не сопротивлялась — они привыкли принадлежать всем.
Иллесия озиралась по сторонам: надо было спрятаться. Наконец она забилась в сточную канаву, дрожа от холода и не выпуская из рук серого Зоранова кота. Кот прижал уши, но вырваться не пытался — понимал, видно, что на руках надежнее.
«Это война, кот, — объяснила ему Илла. Когда она говорила с котом, ей самой было не так страшно. — Зоран рассказывал, как паршиво, когда война, да ты и сам видишь. Но мы зато теперь на свободе. Вот переждем немного, когда вокруг никого не будет, и убежим. Слышишь, кот? Проживем… Хотя и нету нашего с тобой… хозяина».
Шум и громкие выкрики воинов то отдалялись, то приближались. Она не прислушивалась — все равно одна брань да военные команды. Но тут хриплый и низкий голос долетел до нее откуда-то сверху:
— Илла! Иллесия!
Илла вся сжалась. Кто-то шел и звал:
— Берест! Хассем! — и отчаянно, с мольбой. — Иллесия, Илла! Отзовись! Это я!.. Илла!
У нее заколотилось сердце. Илла выбралась из канавы. Между бараками, прихрамывая, как и при жизни, шагал Зоран — или его призрак — седой, с тяжелым ломом в руке. «С того света пришел — ко мне? За мной?». Илла хотела закричать: «Зоран!», но у нее перехватило горло.
Иллесия перестала понимать, что происходит. Кот вывернулся у нее из рук. Зоран подошел и остановился напротив нее вплотную, они почти касались друг друга. Зоран что-то беззвучно шептал — или это Илла не слышала его. Она видела, как по его щекам текут слезы, не капли, а два широких ручья. И оба пропадают в бороде, миновав глубокие впадинки на щеках. Лицо Зорана стало как в тумане: наверное, Илла сама плакала. Вдруг Зоран осел на колени и прижался щекой к изорванной рубашке Иллесии.
Илла только теперь ощутила, что он живой. Она вспомнила, он рассказывал: однажды его уже приговаривали к смерти, а он, от природы наделенный богатырским здоровьем, выжил. Может быть, и на сей раз он поборол смерть: ему не впервой. Она положила обе руки на голову Зорану. Он вдруг затих и снизу вверх посмотрел на нее.
— Моя… светлая княжна…
У Иллы перехватило дыхание. Он смотрел, как смотрел всегда раньше — любуясь, точно над ним и в самом деле стояла княжна в нарядном платье. Почудилось, что рушится небо. Она упала на колени возле Зорана. Кот ходил кругами около них, а они вместе плакали, обнявшись.
Хассем с напарником, имени которого он так и не узнал, ходили по кругу, вращая мельничное колесо. В подвале под мельницей всегда было темно. Хассем и напарник почти никогда не разговаривали, потому что оба жевали корень и погружались каждый в свои, неведомые другому, грезы.
Утром надсмотрщик поднимал их на работу. Он же приносил поесть и останавливал работу, когда можно было ложиться спать. Если бы не надсмотрщик, оба раба вращали бы колесо до тех пор, пока не упали бы замертво.
Хассем налегал на рычаг и вспоминал, что недавно к нему приходили Берест и Энкино. Он объяснил им, что ему надо толкать ворот, и что это, волей Творца, спасет всех из рабства… Он был рад, что друзья иногда приходят к нему прямо сквозь запертую дверь или сквозь стену.
Хассем не удивился, когда услышал, что кто-то зовет его по имени голосом Иллесии:
— Хассем! Война!
Ему показалось, кричит незнакомый тощий мальчишка: короткие черные волосы, холщовые штаны и рубаха. Но потом Хассем понял, что это и есть сама Илла, а рядом с ней — убитый полгода назад седой Зоран с котом на плече. Илла бросилась к нему. Но Хассем знал, что нельзя прерывать работу, даже чтобы разговаривать со своими видениями.
