Внезапно внутренний голос подсказал ей, что она никогда толком не знала отца. Во время их последней встречи Холиндарн умирал; когда они прощались весной, Инос была еще ребенком. Им так и не удалось поговорить, как двум взрослым людям, а дети редко понимают своих родителей. Потому у Инос не было способа узнать, что подумал бы король. Она могла попытаться вести себя так, как устраивало бы отца, но не была уверена в его одобрении. Неожиданное открытие вызвало прилив скорби, и Инос задумалась, почему не понимала всего этого прежде.
Через пять минут третий мужчина остановил осла у подножия лестницы, взбирающейся по узкому каньону между строениями. Склонившись к Инос, он обдал ее запахом рыбы и произнес:
– Полезай наверх. Поверни налево, когда заметишь менестреля.
С великим облегчением Инос соскользнула с седла и поморщилась, когда веревка врезалась ей в плечи. Туго набитый мешок перекосился влево. Судя по его виду, Инос носила сразу тройню. Не поднимая головы, она взобралась по ступенькам, отшатнувшись к стене, когда стайка мальчишек пронеслась мимо, размахивая руками и пронзительно визжа.
Улица делала поворот, лестница становилась все круче, а затем вновь стала довольно пологой. Очевидно, все эти переходы были продуманы заранее. Должно быть, Азак не только рассчитал свое бегство – он был уверен, что Инос согласится сопровождать его. Инос принялась гадать, что ей делать – считать себя польщенной такой уверенностью в ее отваге или оскорбляться, ибо все эти меры предосторожности подчеркивали, как долго готовилось бегство.
Спрятаться от простого смертного не составляло труда. Каждый знал, как это сделать – надо избегать появляться там, где его могут узнать, и молчать, зная, что могут подслушать. Вычислить, где за тобой подсматривают и подслушивают, было несложно, но никто не знал, как убежать от колдуньи, каковы пределы ее способностей. Ее силы могли запросто сделать все уловки совершенно бесполезными. Возможно, ей требуется всего лишь произнести «Иносолан» перед зеркалом, чтобы увидеть беглянку. Все эти смены проводников и внешности – с ребенком и без него, на осле и пешком – могли осложнить задачу Раши только в том случае, если она должна вести поиск добычи или идти по ее следу. Очевидно, никто из сообщников не был посвящен во весь план, ни один из них не знал остальных, каждый был нанят, только чтобы выполнить несложную часть задачи. Такая продуманность впечатляла, но могла оказаться совершенно никчемной. Должно быть, Раша заливается хохотом, наблюдая всю эту комедию.
Поначалу в стенах вдоль улицы часто попадались ниши, где ремесленники и купцы разложили свои товары. Ткачи склонялись над станками, портные шили, горшечники лепили посуду, и все они одновременно болтали и спорили с уличными зеваками. Пряча лицо и злясь на свою беспомощность, Инос проталкивалась сквозь кучки хохочущих зевак. По пути ей попался лоток у пекарни, и желудок известил Инос, что готов вновь приняться за дело; она глубоко вздохнула, чувствуя, как ее рот наполняется слюной.
Ступени вновь стали круче, а улица – уже. Лавки исчезли, и только массивные, непрошибаемые на вид двери время от времени попадались в выбеленной стене. Все окна были надежно забраны решетками. Носильщики и женщины с закрытыми лицами, дети в лохмотьях и навьюченные ослы спускались навстречу; Инос то и дело толкали, временами ей приходилось останавливаться, пропуская прохожих. В Краснегаре попадались улочки и покруче, но там Инос никогда не приходилось тащить мешок с мукой вверх по склону, так, чтобы веревки врезались ей в кожу.
Даже вездесущий араккаранский бриз не проникал в этот каньон – воздух был неподвижен, а стены излучали вчерашний жар. Подобных улочек, больше похожих на коридоры, в Краснегаре было немало, но большинство из них имели крыши, и нигде не виднелось такой грязи и обилия насекомых. Каждая трещина в стенах и между камнями улицы казалась обиталищем многочисленных муравьев и жуков.
Время от времени улица разветвлялась или пересекалась с другими, но совет «лезть вверх» всегда позволял Инос выбрать нужное направление. Из переулков долетали странные звуки и запахи: стук молотков чеканщиков, запах вареной козлятины и лука, крики домашней птицы, аромат неизбежного кофе. Темные, зловещие арки ворот вели в таинственные дворики, куда Инос не испытывала желания попадать. Ей все чаще встречались небольшие ниши со скамьями, где удобно расположившись, сплетничали мужчины – но ни разу среди них не оказалось женщин. Иногда беседующие обменивались громкими замечаниями по поводу фигуры Инос.
Теперь она шла, едва переставляя ноги, обливаясь потом, отдуваясь и проклиная несносные веревки. Она не ожидала, что ей придется подниматься так высоко. Ей казалось, что она возвращается прямиком к дворцу, но высокие здания скрывали его из виду. Гавань тоже была не видна – должно быть, она осталась далеко позади. Нелепый страх заблудиться то и дело сжимал ее сердце. Ей было ведено повернуть налево, завидев менестреля, но вдруг она проглядела его в толпе? Может, он получил плату и ушел или же ему просто надоело ждать?
Или самое худшее – Раша узнала о заговоре и теперь играет с ней как кошка с мышью? Все эти таинственные, молчаливые проводники могли оказаться сообщниками колдуньи или же ею самой, сменившей обличье. Возможно, она издевается над Инос, намереваясь мучить ее часами, гоняя туда-сюда, вверх-вниз, пока та не упадет в изнеможении или веревки не перетрутся и мешок не рухнет на землю у ее ног.
Там, где древнее строение сливалось с еще более древним, у входа оказалась небольшая свободная ниша, и Инос отступила туда, чтобы передохнуть, пропуская вереницу мулов, груженных корзинами. Когда стук их копыт затих, Инос услышала слабое бряцание цитры где-то впереди. Надеясь, что это и есть потерянный менестрель, она решительно поправила перекосившийся мешок и шагнула из ниши, вознамерившись продолжить подъем и чувствуя, как ноет каждая мышца ее ног.
Она уже была готова войти под еще одну мрачную арку. когда знакомый голос произнес:
– Бог Странников
Двое мужчин стояли в густой тени, закутанные в свободные одежды, из один из них выделялся огромным ростом. Инос выбралась из толпы и улыбнулась, забыв, что ее лицо скрывает капюшон.
– И пусть Бог Рождений дарует вам легкие роды, – добавил высокий мужчина.
– И вам также, Детоубийца. А где менестрель?
– Это еще один мираж, чтобы сбить столку погоню. – Азак сверкнул улыбкой, в которой на этот раз почти не чувствовалось издевательства. – Входите и отдохните. Здесь вы в безопасности – даже от чар колдуньи.
Ты силками и ямами путь преградил,
По которому я беззаботно бродил
Ты отрекся от зла, наводнившего мир,
И оплошность коварно во грех мне вменил
Фицджеральд. Рубай Омара Хайяма (80, 1879)
Часть седьмая
Рассвет пустоты
Наконец наступило утро, а Рэп был еще жив – по край ней мере, так ему казалось. Несколько раз за ночь он при ходил в себя, но не часто – впрочем, это было даже к лучшему. Его голова словно раскалывалась пополам, в волосах запеклась кровь. Левая щиколотка распухла так, что размером превосходила голову.
