Парни быстро перелезли следом. И Оборотень повел отряд вглубь кладбища.
Катька стала исключительно видеть в темноте. В ее теле ожил дикий хищный зверь, и этот зверь призывал своим воем некие тайные силы, которые гнездились где-то тут, на этом маленьком тихом кладбище. Эти силы стали выступать из земли, из отвердевшего воздуха. Они накаляли тьму невыносимыо ярким светом. И в какой-то момент Катька почувствовала, что в ее макушку с хрустом вонзился невидимый луч. Невидимый, потому что глазами его было не видать, но в черепе у нее все зашлось ярким лиловым цветом.
— Я сошла с ума, — сказала она и вытянула с хрустом руки, потом тряхнула по очереди ногами и оскалилась. — Если бы мне сейчас попался Гочподи, я бы его загрызла. Я бы ботинки ему в пасть засунула! Надо же! Вот круто! Я точно сейчас могу свернуть шею хоть слону, хоть тигру!
— Подожди! Не ори! — сказал Оборотень. — Чего видишь?
— Свет! Все светится! — в восторге сообщила Стрельцова. — Если бы яне знала, что Бога нет, я бы сказала, что это божественный свет. Но только жилы очень крутит, сердце колотится и вены гудят, как провода. Сгорю я заживо! Ой сгорю! У-у-у-у-у-у!!!!!!
Катька опять завыла.
— Отлично! — сказал Оборотень. — Все, как в книжке. Будешь дверью для Зверя!
— Что-что? — насторожилась Катка.
— Стойте здесь и ждите. Я позову! — Оборотень начал возбужденно наворачивать круги вокруг светового столба, что-то отсчитывать. рисовать на земле и могилах тайные знаки. Наконец он нашел нужное место — оно оказалось аккурат между столпом света и склепом, дверца в который была открыта и болталась на одной петле. Странно, что здесь был такой беспорядок.
Дверка скрипнула, и Катька оглянулась на склеп. Там, внутри мелькнуло белое лицо витражной мадонны с младенцем. И Катька поежилась. Святой не должно понравиться их занятие. Но мадонна была равнодушна. Только ветер, поскрипывая, поигрывал резной, чуть поржавевшей дверцей.
Оборотень теперь колдовалнад могильной плитой. Он нарисовал на камне какой-то таинственый знак и щелкнул зажигалкой. На секунду лицо Оборотня осветил огонек, подчеркнув нереальность всего происходящего.
Несмотря на холодный ветер, Катька стояла в распахнутой куртке и не чувствовала ни малейшего позыва застегнуться. Огонь жег ее изнутри, бежал по венам и артериям раскаленной ртутью. На коже выступили биссеринки пота и светящаяся корона сопровождала каждое движение рук.
Стрельцова, как блажная, начала размахивать руками, любуясь на это сияние. Плесень стоял рядом и его колотило. Не от страха и не от холода. Казалось Плесень стал шире плечами и выше ростом, в глазах его загорелся неземной адский огонь, и Катька подумала, что если бы это чмо отмыть, то он бы мог быть не хуже Бамбука, по крайней мере. Хотя Эдику — не конкуренция.
— Что он там делает? — спросила Стрельцова стукача и снова взглянула на Оборотня.
— Угли разжигает и чертит знаки. Сейчас позовет.
— Из Раши, небось, пер, — ухмыльнулась Катька.
— Заткнись! — дернул ее Плесень. — Если будешь трепаться, ничего не выйдет. Сосредоточься лучше на каком-нибудь желании. Представь себя известной супер-пупер-богатой звезденью и побольше подробностей. Желательно вещественных. Бафомет все понимает буквально.
Катька снова ухмыльнулась.
Ветер стал сильнее и, хотя Луна не собиралась скрываться за тучами, упали первые капли дождя. Они казались ледяными, но Катьке и это было по барабану — единственное опасение, что она вдруг простынет, испугало ее на ментальном уровне. И она оглянулась — скоро ли?
Оборотень стоял на коленях на плите и поливая угли заветной мазью, бормотал что-то неразборчивое. Капли дождя превратились в редкие стрелы.
Катька вернулась к Плесеню и ткнула его в бок:
— Скоро вы? Я из-за вас промокну и заболею.
— Не заболеешь, — помотал головой Плесень. — Нипочем не заболеешь. Как от опиума. Все болезни от «глазок» проходят.
— Да?! — поджала губы Катька и спросила. — А как же вы будете вызывать адские силы на католическом кладбище? Тут же кругом лики святых и кресты?
— Туфта все эти лики и святые, — сплюнул барабанщик. — Они — плод христианского воображения и пиара. А то, что Оборотень делает — не лабуда какая-то! За лубуду на кострах не сжигали бы!
— За бабло, — тихо сказала Катька. — Сжигают всегда за деньги. Деньги и власть. Больше ничего не существует. Я раньше думала, что есть любовь, но потом поняла, что это только форма выражать власть или зарабатывать бабки. И теперь во мне образовалась злая пустота. Только когда пою, проходит…
Катька с рычанием подхватила с земли кусок арматуры и двумя движениями завязала его в узел. Потом ее вытянуло в струну, и в горле сам собой заклокотал плотный перекомпрессированный звук. Задрав голову, Катька вознеслась взглядом в темные лучистые небеса. И небо тысячеоко созерцало ее растерянность. Она стояла, ошеломленная и думала, что на самом деле мир всегда был таков, только она, слепая и глухая, не видела его огромности и беспощадности.
— Иди сюда! — заорал Оборотень.
— Ага! — откликнулась Катька и, спотыкаясь, кинулась к могильной плите.
— Полезай! — распорядился гитарист, указывая в центр горящего синим пламенем огненного кольца.
— Ага! — Катька вскарабкалась на плиту и встала в кольцо.
— Повторяй за мной! — скомандовал Оборотень. — О, Бафомете!..
Экзамен
Марго опять привиделось, что она спустилась вниз по лестнице, вышла на улицу, и опять небо было пронизано этим удивительным невидимым светом. На этот раз Марго удивительно чувствовала ветер, она наслаждалась им. А ночь, и правда, была бурная. Деревья так и кланялись, а крыши так и грохотали, роняя куски черепицы. Первые капли дождя вонзились в землю, но не спешили хлестануть ливнем.
Марго прошла по дорожке и остановилась пораженная зрелищем — Аурелия, спящая, сияющая светом Аурелия прыгала по асфальту и играла с мячом. Мяч же прыгал совершенно беззвучно. Аурелия вдруг оглянулась, встревоженная взглядом Марго, но та успела отвести взгляд. Скрипнула рама, и в окне первого этажа показалась арфистка. Лицо ее было бледно и испугано. Мадам перекрестилась, отошла в темноту, и вскоре в ее комнатах загорелся свет.
Ветер крепчал. Его потоки сияли все сильнее, пока белесые голубоватые нити не превратились в течение реки. Загрохотали крыши. Зазвенели разбитые стекла.
Марго вдруг подняло этим ветром и унесло в неизвестное место. Это место струилось покалывающими кожу разрядами. И вскоре она заметила, что вокруг ее рук вырастают длинные светящиеся волосы.
Потом Марго очутилась в гостиной и долго смотрела, как Аурелия проделывает странные пасы над открыткой, изображающей атланта.
Потом она открыла глаза и долго лежала, глядя вверх. Под потолком струился перламутровый свет ночи, деревья за окном шептали неразборчивые стихи, в гостиной ворочались во сне собаки.
