Но барон де Массно не собирался признавать поражение.
— Как хорошо вы рассуждаете о публичных интересах, господин де Пейрак. В то время как вы даже не показываетесь на ассамблеях парламента.
— Меня больше не интересует парламент, не пользующийся никаким авторитетом. Я нашел бы там только карьеристов и жадных выскочек, желающих заполучить дворянские титулы у господина Фуке или кардинала Мазарини, и при этом они еще смеют уничтожать последние свободы Лангедока.
— Я вхожу в число высших чиновников судебного ведомства нашего короля. Лангедок уже давно лишь провинция в государстве, присоединенная к французской короне. При мне неуместно говорить о провинциальных свободах.
— Рядом с вами неуместно даже само слово «свобода»: Вы не способны постичь его смысл. Вы годитесь лишь на то, чтобы жить подачками короля. Вот что вы называете служением ему.
— Это часть службы королю, в то время как вы…
— Я не прошу у него ничего, я без всякой задержки выплачиваю налоги моих людей, я плачу ему чистым золотом, добытым на моих землях или заработанным с помощью торговли. Знаете ли вы, милостивый государь, господин Массно, что из миллиона ливров налогов, собранных со всего Лангедока, четвертую часть внес я? Да будет это известно четырем с половиной тысячам дворян и одиннадцати тысячам буржуа провинции.
Но президент парламента услышал только одно.
— Зарабатываете торговлей! — воскликнул он возмущенно. — Значит, это правда, вы торгуете.
— Торгую и произвожу. И горжусь этим. У меня нет желания стоять с протянутой рукой перед королем.
— Ах! Вы говорите это с таким пренебрежением, господин де Пейрак! Но запомните: именно буржуазия и новое дворянство есть сила и будущее королевства.
— Я в восторге от ваших слов, — иронично бросил граф. — Пусть же это новое дворянство сначала выучит урок галантности и посторонится, пропустив карету, где мадам де Пейрак уже потеряла терпение.
Но новоиспеченный барон упрямился и топал ногами в дорожной пыли и лошадином навозе.
— Нет никаких оснований, чтобы я посторонился. Я повторяю вам: мое дворянство не хуже вашего.
— Но я богаче вас, толстая образина, — взорвался Жоффрей де Пейрак. — И если буржуа ценят только деньги, прекрасно, посторонитесь, господин Массно, дайте дорогу богатству.
И он поскакал вперед, сбивая с ног слуг магистрата. Они едва успевали отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса кареты с графскими гербами. Кучер, который только и ждал знака хозяина, был несказанно счастлив, что торжествует над челядью этого простолюдина.
— Я отправлю донесение!.. Я отправлю два донесения!.. Я поставлю в известность монсеньора герцога Орлеанского, наместника Лангедока… и Королевский совет!
* * *
Чтобы сгладить неприятный эпизод, который отметил их возвращение из поездки к Черной горе, Жоффрей де Пейрак предложил Анжелике и позволил самому себе то, к чему оба стремились.
Отрешение, время без привычных забот и волнений. Неужели беспокойный мир науки и светского блеска ненадолго отступил?
Тишина. Мгновения покоя. Уединение, в котором они обрели друг друга — одни во всем мире. Они говорили обо всем, что уже пережили вместе за время брака.
Долгая дуэль, в которой они были противниками, закончилась, и они вышли из нее — удивленные, потрясенные, восхищенные, чтобы встретиться, соединиться, найти друг друга вопреки всему. Этапы, подробности и оттенки этого сближения, к которому они шли день за днем, были такими яркими, и Жоффрей с Анжеликой неустанно воскрешали в памяти все муки, порывы и мгновения, когда они чувствовали себя побежденными или преисполненными надежды.
Вечерами в домике на Гаронне, отдыхая на террасе, они вспоминали голос, который звучал у балкона.
Анжелика никак не могла понять, как она позволила так разыграть себя. Скромная одежда странствующего трубадура обманула ее.
— Как я могла заподозрить обман? Я же видела его грубые пыльные башмаки, одежду из простой саржи. Вы! Жоффрей. Такой элегантный!..
— Действительно, я должен был с особым вниманием отнестись к своему перевоплощению. Я опасался вашего живого проницательного взгляда, желавшего все увидеть, все понять… Мне понравилось, что вы не ушли, а выбрали магию мелодии и очарование безродного певца.
— Чего вы ждали от этой злой шутки?
— Того, что и случилось. Обнять вас и украсть один поцелуй.
— Это было недостойно! Я никогда не прощу вас!
Жоффрей де Пейрак объяснил, почему решил уехать в Париж, даже не повидав ее.
— Я ведь держал вас в своих объятиях… Я узнал чуть больше о тех сокровищах, которые вы скрывали от меня… Я не хотел и дальше страдать, сгорая в мучительном огне, как те грешники, что вечно желают и не в силах обрести желаемое. Поэтому уехал. Нет, очаровательная невинность, я не искал утешения у Нинон де Ланкло. Думать так — значит плохо понимать природу мужчины, когда он сражен болезнью любви, о которой говорят поэты и о которой так мало знают… Только обладание предметом своего желания может исцелить его. Все иное лишь вызывает отвращение. Вы были моим горизонтом. Множество тайн Искусства Любви, о которых я даже и не догадывался, открылись мне…
Он не привык откровенно признаваться в собственных чувствах, но говорил о том первом мгновении, первом взгляде, о том дне, когда увидел ее. Она вышла из кареты и стояла в лучах солнца, а вокруг пыль, танцы, шум и пронзительные звуки музыкальных инструментов и дробь тамбуринов.
— Вот так вы появились передо мной у стен Тулузы среди шумной музыки и танцев… Я догадывался, что вы боитесь меня… и возможно, поначалу меня это забавляло… Но случилось то, чего я не ожидал. Я увидел перед собой саму невинность, само очарование! Воплощение искренности и отваги. И вас, прекраснейшую из женщин, продали самому отвратительному, ужасному злодею! В тот день я испытал незнакомое мне доселе потрясение! Не знаю, было ли это тем, что поэты называют «озарением любви», «любовью с первого взгляда», но во мне одновременно бушевали восторг, уверенность и боль. Безжалостная стрела маленького бога Эроса пронзила меня в тот день. Я был охвачен гневом на тех, кто принес вас в жертву, не отдавая себе отчета, что я сам, без сожаления, участвовал в этом. Тогда, сидя рядом с вами в карете, — и пусть вы в ужасе отказывались замечать меня и цветы, которые я вам подарил, — я поклялся себе покорить вас… поклялся любить вас вечно…
Он обнимал ее и покрывал поцелуями.
Потом они долго молчали, наслаждаясь единением со звездной ночью.
Анжелика отдыхала у его сердца.
Она могла бы умереть, настолько чудесным и безграничным было ее ощущение счастья.
Часть четвертая
Маленький замок в Беарне
Глава 15
Дипломатические переговоры. Королева для короля Франции
В доме Анжелики, как и во всем королевстве, царила радость. Даже архиепископ Тулузский был занят более важными заботами и больше не следил с подозрительностью за действиями своего соперника графа де Пейрака. И действительно, монсеньора де Фонтенака, как и архиепископа Байонны, только что призвали сопровождать кардинала в его пиренейском путешествии.
