Гвендилена слегка приподняла правую бровь. Она давно заметила, что ее наставника такая мимика несколько раздражает, может быть потому, что сам он этой способности был лишен.
– Ибо незнание наше, – продолжил Орнворт, – увеличивается многократно в зависимости от увеличения знания…
– Как так? – спросила Гвен, зевнув.
Ну, грамота – это понятно, умение читать всегда пригодится, но она никак не могла взять в толк, зачем ей пытаются вбить в голову вещи, не имеющие никакого практического значения. В такие моменты она начинала скучать, принимаясь по сотому разу изучать одежду учителя – самое интересное, что имелось в серой каменной комнате с одной-единственной партой и деревянной скамьей.
На монаха Орнворт не был похож, хотя его одеяние на первый взгляд напоминало монастырскую хламиду. Темно-синего цвета, до пят, с широкими рукавами, оно было расшито по краю серебряным позументом с множеством непонятных значков. Поначалу Гвендилена приняла их за буквы, но, обучившись азам грамоты, обнаружила, что среди этих знаков нет ни одного, напоминающего человеческие письмена. На шее у Орнворта на серебряной же цепи висел внушительных размеров медальон в виде круга с заключенным внутри золотым треугольником, сверкавшим драгоценными камнями.
Орнворт улыбнулся. Старик всегда бывал доволен, когда его ученица проявляла хоть малое внимание к его лекциям.
– Представь себе полый шар, – принялся объяснять он. – Внутри него – наши знания о богах, а снаружи – то, что нам еще неведомо. Мы читаем книги, задаем вопросы, получаем ответы, и шар наших знаний растет. Но чем шире наши познания о мире, тем больше внешние размеры шара, и тем больше площадь его соприкосновения с непознанным. Процесс познания бесконечен, и смертному человеку никогда не удастся постичь до конца глубину божественной сущности. Чем больше я знаю, – с довольным видом заключил старик, – тем больше у меня возникает вопросов о том, что неведомо.
Гвендилена фыркнула.
– На вашем месте я бы не стала никому об этом рассказывать, – заявила она.
Орнворт недоуменно взглянул на девушку.
– Ну, да, – она развела руками. – Получается, что я куда умнее вас со всеми вашими книжками. Чем меньше я знаю, тем меньше я не знаю. Шарик-то у меня – крохотный.
– Главное – в количестве знаний, – возразил Орнворт.
Гвен хмыкнула.
– Раз ваше незнание куда больше моего, выходит, знаю я больше вашего.
Орнворт смешался.
– Это нелогично… объем-то твоих знаний меньше.
– Да неужели? Помнится, был у нас в Брислене один деревенский дурачок. Одним богам ведомо, как это у него получалось, но он с легкостью запоминал все то, что при нем говорили. Мог слово в слово передать разговор, который полгода назад слышал. А когда на площади указы герцогские зачитывали, он потом по вечерам их наизусть в таверне пересказывал. Все помнил, да только по причине своей убогости не мог уразуметь, что с этим делать. Дело-то не в размерах шарика, а в том, что в этот шарик понапихано.
Гвендилена вспомнила лицо наставника и, не удержавшись, рассмеялась, обратив на себя озадаченный взгляд стражника у подножия лестницы, что вела в ее опочивальню.
С того момента, когда она попала в Килгерран, ее стали охранять далеко не так строго. Как только стало понятно, что у новой обитательницы графских покоев нет стремления сбежать, куда глаза глядят, на часах возле ее дверей появились другие стражники – с виду не такие старые и опытные, как ее дружок Арн, который давно уже перекочевал обратно в солдатские казармы. Караул они несли поодиночке.
Того, который стоял сейчас, Гвендилена видела уже не единожды, причем каждый раз у нее появлялось забавное чувство, что однообразие такой службы ему совсем не в тягость. Звали его Бертран де Во: парнишка примерно одного с ней возраста, даже помладше, отчаянно красневший каждый раз, когда замечал брошенный на него взгляд. Он упрямо именовал Гвендилену «госпожой» и с великой преданностью бросался выполнять ее маленькие просьбы, когда Миа и Линны не было рядом.
– Привет, Бертран, – весело сказала она.
– Доброго дня, госпожа, – ответил он, по обыкновению залившись пунцовой краской.
Она едва снова не расхохоталась, припомнив, как несколько дней тому назад после короткого стука он вошел в опочивальню с повелением немедленно явиться к его Светлости графу Тэлфрину. Гвендилена в тот момент сидела на кровати, зевая и потягиваясь. При виде «госпожи», едва прикрытой тонким одеялом, глаза Бертрана вытаращились, а слова застряли в глотке. Взгляд он тут же отвел, склонившись в поклоне, и весь день после этого вел себя так, будто ожидал страшного возмездия за наглое лицезрение столь божественной красоты.
А в случае, если бы Гвен нажаловалась – это она уже знала – его могли бы наказать куда суровее, чем заслуживал такой ничтожный проступок.
Нравы в Нордмонте действительно были заметно строже, чем в южных землях. Все женщины здесь, как и говорила матушка Айне, носили нижние рубахи, а в Килгерране принимали ванны отдельно от мужчин. Для солдатских утех имелся отдельно стоящий бордель; связи со свободными женщинами хотя и не считались предосудительными, но и не выставлялись напоказ, а одним из самых страшных преступлений считалось посягательство на девичью честь.
Законы на этот счет действовали старые, принятые еще во времена Первого королевства, но граф Тэлфрин, как и все его предки, даже и не помышлял об их изменении или отмене.
– Статуты корнов изначальны и по природе своей богодухновенны, – поучал старый Орнворт, – они лишь записаны людьми, но не сочинены ими. Говорят, что свитки с записями нашел сам Гутрум Длинноногий, первый властитель Нордмонта, в одной из пещер под священным Гленкиддирахом. Гнев богов настигнет всякого, кто посмеет пренебречь установленными правилами…
Под монотонное ботрмотание наставника Гвендилена, водя пальцем по строчкам, до боли в глазах вчитывалась в старинные манускрипты. Читала она пока медленно, но Орнворт почему-то решил, что его ученица должна знать содержание этих толстенных фолиантов назубок.
«И ежели кто схватит за палец свободную женщину без ее согласия и будет в этом уличен, должен уплатить золотой керн и поступить в услужение к ее семье на месяц и один день, а если схватит ее за локоть, должен быть лишен той самой руки, коей совершил оскорбление, а ежели лишит женщину чести без ее на то согласия, должен быть утоплен с камнями в болоте, а движимое его имущество отходит к ее семье…»
– О, матерь Боанн, у вас тут на Севере, похоже, вообще за девушками ухаживать опасно, – выдохнула Гвендилена, вызвав на себя очередной поток сварливых нравоучений.
Тем не менее, судя по рассказам Миа, столь суровые порядки распространялись в большей степени на господский замок и крупные селения, которыми управляли графские сотрапезники, а в прочих местах законы блюли не столь буквально, оставляя решение на откуп местным старейшинам и Советам женщин.
