Много имен.
До Дэйзи Уилсон была Вайолет Чэмберс, до Вайолет Чэмберс была Энни Моберли, до Энни Моберли была Элайс Коннелл, до Элайс Коннелл была Джейн Уинтерботтом, до Джейн Уинтерботтом была Дейдр Финчэм, до Дейдр Финчэм была Элиз Уайлдерстен, до Элиз Уайлдерстен была Рона Макинтайр, а до Роны Макинтайр был кто-то, чье имя теперь оказалось затерянным в прошлом, и другие до нее — уже лишь тени во мраке. Но раньше всех, в самом начале, была Мэдлин Поул.
Дэйзи сидела в передней Юнис и слегка покачивалась. Чай выплескивался в блюдце, а из блюдца на пол, но она этого не замечала. Прошлое, давно отброшенное, не отпускало ее от себя.
— Дэйзи? — Юнис стояла возле нее. — Дорогая, что случилось? — Она взяла из рук Дэйзи чашку с блюдцем и поставила на стол.
— Я когда-то здесь жила, — тихо проговорила Дэйзи. — Я совсем забыла, но в детстве я здесь жила. У отца был дом возле Нейза, и я ходила в школу в городе. Я подумала: что-то не так, когда вернулась сюда. Я все же узнала некоторые дома, улицы, пирс и церковь. Но многое изменилось. Такое впечатление, что я вижу город таким, каким он был, и в то же время таким, какой он есть сейчас. Если я наклоню голову или прищурю глаза, то даже могу увидеть их оба одновременно. Разве не странно?
— Дэйзи, я думаю, тебе нужно прилечь. Давай отведу тебя наверх, в свободную комнату. Ты можешь остаться на ночь у меня.
Юнис отвела Дэйзи наверх и усадила на односпальную кровать с белыми простынями и бледно-голубым пуховым одеялом. Дэйзи была настолько потерянной, что не могла понять, что происходит. Юнис сняла с Дэйзи туфли и уложила ее в постель.
— Поспи немного, — сказала она. — Когда проснешься, тебе будет лучше.
— Моя сумочка… — пробормотала Дэйзи.
— Я принесу. — Юнис спустилась вниз и через несколько секунд вернулась с сумочкой Дэйзи. Положила ее на стул возле кровати, задвинула шторы и ушла.
Дэйзи потянулась и схватила сумочку. Открыв ее, стала рыться внутри, пока не нашла то, что искала. А потом, прижав секатор к груди, опустила голову на подушку и уснула.
И ей приснилась Мэдлин Поул и летний сад из далекого-далекого прошлого…
На зеленой лужайке все еще оставались следы похожей на ржавчину крови, хотя сестер и братьев Мэдлин уже давно увезли. Их уносили обмякших и беспомощных, с безвольно висящими руками. Руками, которые казались странно деформированными.
Она понимала, что больше не увидит их. Хоть они и выглядели так, словно спят, их глаза были открыты и смотрели вверх на яркое-яркое солнце. Еще их глаза были сухими. Сухими и широко открытыми.
Былинки травы слиплись от крови. Это напомнило Мэдлин, как то же самое бывало с ее волосами, когда на них попадал сок с деревьев в саду: они становились клейкими и жесткими, и их невозможно было расчесать. Она не понимала, как они собираются очистить сад. Может, будут ждать дождя. Похоже, никого не заботит сад. Все теснятся вокруг матери и бабушки или просто молча стоят.
Мэдлин притаилась в тени куста, трогая красные ягоды. Ядовитые ягоды. Время от времени она бросала взгляды туда, где мать рыдала на груди соседки. Люди разбрелись по саду, они словно не вполне понимали, что делают здесь. И никто не обращал на нее внимания.
В стороне, на плетеном стуле у стола, сидела ее бабушка. Один полицейский разместился рядом с ней, другой стоял у нее за спиной. Сидящий с ней полицейский задавал вопросы, но бабушка не отвечала. Лишь накручивала на пальцы кончик своего кардигана, отчего на ткани образовывались маленькие спиральки. Ее лицо походило на маску, под которой скрывалось что-то дикое.
Бабушка сделала что-то плохое. Мэдлин знала это, однако не понимала, что именно. Бабушка часто делала плохие вещи. Она била Мэдлин и ее братьев и сестер, когда мать была на работе. Перед матерью Мэдлин она притворялась, что не делает этого, но она лгала. Иногда она выворачивала им руки за спину или стегала хворостиной, а потом кричала, что если они пожалуются матери, то она сделает еще больнее. И вот теперь она это сделала, хотя они ничего не рассказывали ни единой живой душе.
Мэдлин сорвала с куста горсть ягод и медленно размяла их в ладони. Между пальцев потек сок, красный и вязкий. Он начал капать на траву, склеивая былинки.
Мэдлин бросила взгляд туда, где был приготовлен стол для чая. Чашки, забытые и одинокие, выглядели неприлично ярко на накрахмаленной белой скатерти.
Она посмотрела на свои перепачканные ладони.
«Возможно, бабушке захочется попить», — подумала она.
День сменился ночью, и сны скользили один за другим, словно глубоководные рыбы, которые по пути поднимали муть с морского дна. Но по мере того как ночь проходила, муть постепенно оседала, а рыбы прятались среди камней и пучков водорослей. К тому времени, когда солнце взошло и просунуло свои лучи-пальцы в щель между шторами, Дэйзи Уилсон позабыла, кем была, и помнила лишь то, кто она сейчас.
Юнис принесла чашку чая, когда Дэйзи еще была в постели.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.
— Слабой, как котенок. Что случилось?
— У тебя было что-то вроде приступа. Видимо, переутомление во время прогулки к церкви и солнце. Для тебя это было слишком. Бедняжка.
— Похоже, ты права. — Дэйзи попыталась вспомнить, что произошло накануне, но попытка встревожила ее.
— Ты сможешь позавтракать? — спросила Юнис.
— Подкармливай простуду и заставляй голодать лихорадку, — ответила Дэйзи. — Может, только чашку чая и кусочек тоста без масла. Прости, что стала для тебя обузой.
— Никакой не обузой, — возразила Юнис, спеша к двери. — Приятно, что рядом кто-то есть. Мне и в самом деле здесь одиноко. — Она остановилась и оглянулась: — Я не стану сегодня открывать Центр искусств и ремесел. Думаю, тебе нужно отдохнуть.
— Чепуха, — отозвалась Дэйзи. — Господь укрощает ветер для постриженного ягненка. Я уверена, день будет тихим, и хлопоты по дому дадут мне время прийти в себя. — Она мгновение помедлила. — Возможно, утром я бы полежала здесь немного, а потом, попозже, приду к тебе в сарай. Мне пока еще немного нездоровится.
После завтрака Юнис открыла Центр искусств и ремесел, а Дэйзи, убедившись сначала, что Юнис не является помехой, занялась обследованием содержимого ее спальни и гостевой комнаты. Она уже давно заподозрила, что Юнис ведет дневник — по ее опыту, у всех людей, связанных с искусством, есть дневники, — и она нашла его через несколько минут в ящике прикроватного шкафчика. На самом деле нашла их, так как за все годы дневников набралось много. Полистав самый свежий, Дэйзи поняла: это фактически все, что ей нужно, помимо финансовых бумаг, в сарае. Здесь было все, о чем Юнис думала, переживала и во что верила. Всякое воспоминание было сохранено, как цветок между страницами книги. Теперь ей не нужно тратить время на вытягивание информации из Юнис — она вся у нее имеется. Все, что представляла собой Юнис, теперь доступно для Дэйзи.
