— Порочная сердцевина, — хмыкнул Лэпсли. — Значит, вы не вините общество и воспитание?
Гехерти покачал головой:
— О, мне довелось заглядывать в глаза мужчин, которые убили больше людей, чем у меня знакомых. Я смотрел в глаза женщин, которые молотками вбивали девятидюймовые гвозди в череп своих жертв. Я видел порок, мистер Лэпсли. Общество не безвинно, бывает виновато и воспитание. Но они в конечном счете всего лишь катализаторы. Если порок не заложен изначально, им не с чем работать.
— Чего я не понимаю, — Лэпсли старался смотреть ему в лицо, — так это того, почему их нельзя просто арестовывать, судить и отправлять в тартарары, если будет установлена вина. Зачем эта тайная возня?
— Затем, что некоторые из них даже и не думали, что окажутся на свободе. — Гехерти взглянул на часы. — Вы знаете, каково в тюрьме. Говорят, тюрьмы заполнены почти до предела. На самом деле они заполнены давным-давно. Чтобы кого-то посадить, нужно кого-то освободить. Иногда мы делаем это, смягчая приговор, или устраиваем преступникам условно-досрочное освобождение, когда этого по всему не следовало делать, но это лишь крошечная часть проблемы. Настоящая проблема — пожизненные сидельцы, подрывающие систему. Убийцы, которых нельзя освободить либо из-за того, что это вызовет возмущение общества, либо потому, что где-то какой-то судья сказал, что за отнятую жизнь нужно расплачиваться всю жизнь, а министр или не может, или не хочет вмешиваться.
Что-то из рассказанного Макгинли вдруг эхом отдалось в голове Лэпсли. Что-то о детоубийце, Майре Хиндли, которая вовсе не умерла от туберкулеза, а живет себе под новым именем где-то в Уэльсе.
— Значит, вы их все равно освобождаете, — растерянно пробормотал он.
— Приходится. Мы принимаем все возможные меры предосторожности, но жизнь есть жизнь. Бывает, дела идут наперекосяк.
— А моя убийца?
Гехерти снова посмотрел на часы.
— Время уходит, — сказал он.
— Удовлетворите мое любопытство. Кто она?
— Вы с ней знакомы. Неужели не помните? Вы работали в Ассоциации старших офицеров полиции, сортировали данные на рецидивистов. Сказать по правде, мы хотели предложить вам работу, но ваше состояние здоровья нас остановило. Вы беседовали с несколькими пожизненными заключенными, пытаясь выяснить, нет ли психологического теста, при помощи которого можно определить вероятность, станет ли тот или иной человек убийцей. И вы с ней беседовали.
Вкус личи — почти невыносимо сладкий и отвратительный, словно что-то гнилое в патоке.
— Мэдлин… Поул?
— Мэдлин Поул, — подтвердил Гехерти.
— Бродмур. Сколько… двадцать лет назад. — Он не забыл женщину средних лет, маленькую и похожую на птичку. Она была очень вежливой, очень старомодной, и ее голос отдавал вкусом личи. — Это было в самом конце Второй мировой войны. Ее бабка сошла с ума и убила всех сестер и братьев Мэдлин в саду их дома, отрезала им пальцы секатором и наблюдала, как они до смерти истекли кровью. Мэдлин единственная выжила, потому что мать вернулась с работы.
Вызвали полицию, и пока они ехали, Мэдлин приготовила для бабки питье из каких-то ягод, которые росли в саду. Она сказала ей, что это аралия, но это оказалось чем-то ядовитым. Бабка умерла, прежде чем полиция успела ее увезти. Все решили, что произошел несчастный случай и Мэдлин просто старалась помочь, но в следующие несколько лет она стала вести себя все более странно и десять или двенадцать пожилых женщин в их деревне умерли таким же образом. Она словно решила, что все пожилые женщины несут угрозу и нужно от них избавляться. Такова была логика девочки, которая лишилась рассудка, видя, как ее родных жутким способом убивает женщина, которая должна их оберегать. Какое-то время спустя кто-то обо всем догадался, и ее выслали. В Бродмур. — По мере того как его голос становился громче, рот заполнял знакомый сухой, металлический вкус. — Она умерла пятнадцать лет назад от сердечного приступа… По крайней мере так было объявлено в газетах… Но она не умерла! Вы это хотите сказать? На самом деле вы выпустили ее на свободу?
— Потому что мы не считали, что она все еще опасна. И потому что нам нужно было место. — Гехерти вдруг словно постарел. — Это было еще до меня.
— Это не оправдание.
— Это не оправдание… Это объяснение. Ее смерть была сфальсифицирована. Мы даже устроили ее могилу у церкви, возле которой она выросла. И сделали новые документы. Мы нашли ей работу официантки в Ипсуиче и хорошую квартирку. И мы наблюдали за ней… интенсивно в течение трех месяцев, а затем выборочно. И потом, решив, что наше внимание притупилось, она исчезла. Оказывается, она несколько месяцев примеряла на себя новую личину и отбросила ту, что сделали ей мы, а влезла в подготовленную ею. С тех пор мы ее ищем.
— А я ищу ее сейчас. Мы должны работать вместе.
Гехерти покачал головой:
— Единственная причина, по которой вы ее ищете, — это наша просьба начальнику полиции Роузу поставить вас на это дело. Вы были знакомы с ней. Вы с ней разговаривали. Если кто-то и мог бы понять, что у нее на уме, так это вы.
— Ну так дайте мне ее поймать.
— Вы установили, где она находится. Это все, что нам нужно. Если вы сейчас ее арестуете, она пойдет под суд и все выплывет на поверхность. Если мы поймаем ее, она просто исчезнет. Навсегда.
— Это не правосудие.
— Но это заслуженно.
Лэпсли в упор посмотрел на Гехерти:
— Я не могу позволить, чтобы это случилось.
Гехерти кивнул:
— Я и не прошу вас об этом. Я просто сообщаю вам. Или, скорее, главный детектив-суперинтендант Роуз в данный момент принимает звонок министра, который предлагает ему прикрыть это дело. Все закончено. С этого момента мы займемся им.
— Через мой труп, — бросил Лэпсли.
— Нет… через труп вашей карьеры, — поправил Гехерти и улыбнулся.
Глава 17
— Тебе лучше? — донесся из кухни голос Юнис.
Дэйзи сидела в полупустой передней дома Юнис с зажатой в руках чашкой с чаем. Ее подташнивало. Единственное, что представало перед ее внутренним взором, было кладбище.
Церковный двор и надгробие.
Надгробие с именем Мэдлин Поул.
— Даже… не знаю, — пробормотала Дэйзи. Ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда-то издалека. Или, возможно, из далекого прошлого. Что-то случилось с ушами: все звуки были приглушенными, далекими и неотчетливыми. Руки дрожали.
— Может, вызвать доктора?
— Нет. — Она проглотила слюну, чтобы избавиться от неприятного ощущения в ушах, но оно не уходило. — Нет, со мной все будет в порядке. Думаю, мне просто напекло голову.
Дэйзи не хотела думать о Мэдлин Поул, но теперь, увидев это имя на надгробии, поняла, что ничего с собой поделать не может. У нее кружилась голова, и было трудно дышать — точно так же, как в ее представлении ощущал себя пес Юнис, Джаспер, у которого была напичкана ядом еда. Непрошеные, нежеланные, в ее мысленном взоре появлялись лица. Лица и имена.
