весело, но в её понимании они добровольно позорились, и потому-то это действо завораживало.
Кунсткамера?
Шоу бородатых женщин?
Лунтоу пыталась объяснить себе возникшее чувство, но не могла подобрать правильных слов. А вот Чао мог:
— Кринж, — сказал он вместо километровых простыней рефлексии. — Можно я пойду? Простите, Лунтоу, но моё чувство прекрасного страдает.
— … и в подвале очень часто ста-а-а-а-ала с ними квасить!
— Кто бы говорил, — не в силах оторваться от Маринки сказала Сю. — А впрочем… иди-иди…
— Спасибо, Лунтоу.
Чао встал с места и двинулся прочь из зрительного зала. Дважды по дороге ему предложили выпить, и дважды он учтиво отказался. Русские Сколопендры почему-то относились к нему примерно так же, как и к Главе Клана. Стремились угодить, порадовать и — вот это обязательно! — напоить.
С одной стороны, это радовало. С другой, раздражало. Чао очень хотелось забиться в угол, чтобы его никто не трогал. А ещё… от завываний Баклахи про престарелого капитана и базар-вокзал мысли его обратились к своему призванию.
То есть к музыке.
Сообщения в соцсетях Чао ломились от предложений сотрудничества, приглашений на разномастные шоу и… от нюдсов поклонниц, само собой. Груди, груди, груди. Столько грудей в личных переписках не видели даже самые востребованные маммологи.
Так, что же теперь станет с его карьерой? Сможет ли он продолжить её после того, как спалился при отходе Сколопендр из России? Связать похищение Скуфидонской с ним легче лёгкого. И какова в таком случае вероятность того, что если он продолжит медийную деятельность, то этот безумный русский достанет его из-под земли, где бы он не находился?
Достанет сперва его, а потом через него и весь клан…
— Сам на свой вопрос ответил, — горько ухмыльнулся Чао.
Или же… нет?
Или есть ещё вариант всё переиграть? Очень сомнительный и маловероятный, но всё же. Была, не была! Нужно попытаться убедить Скуфидонскую сотрудничать и… ну а вдруг? За спрос ведь не бьют, что он теряет?
Из актового зала, за сцену и дальше Чао прошёл в гримёрку.
На полу ужом извивалась Ксюша Шестакова. Шаманка уже устала бояться и переживать и теперь попросту страдала от чесотки. В этом грёбаном коконе у неё чесалось абсолютно всё, даже ногти и волосы. Ира же была незатейливо прикована к батарее; сидела прямо на полу, облокотившись спиной о стену.
— Привет, девчонки!
— Пошёл нахер! — Шестакова извернулась под нужным углом и плюнула в Чао.
Плевок у шаманки оказался плотным и увесистым, — прямо-таки королевским, — однако она всё равно промазала.
Скуфидонская же на появление тюремщика не отреагировала никак. Сломалась? А вдруг и впрямь сломалась? Было бы хорошо, потому что человека с подавленной волей убедить будет куда проще.
— Я к тебе, — сказал Чао и сел на стул напротив. — Поговорить.
— Ну говори, — Ира подняла на него потухший взгляд.
— Дура ты, — решил зайти с козырей кей-попер. — Вот как есть дура, понимаешь? Тебе надо было всего лишь согласиться на моё предложение, и стала бы ты звездой мирового масштаба вместо… вместо всего вот этого.
— Ох, Чао-Чао. Если бы я знала, чем всё обернётся, то ты бы уже червей кормил.
— Э-э-э, — отмахнулся сингапурец. — Не о том думаешь. Тебе такой шанс выпал, о котором многие лишь мечтают. Ну ты же сама видела, как зашёл наш клип.
— Видела-видела.
— А теперь представь, что мы могли бы сделать дальше? — Чао как мог изобразил обаятельную улыбку. — Или же… ещё можем сделать?
Тут Скуфидонская резко оживилась и:
— Ах-ха-ха-ха! — чуть не забилась в истерике. — Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
— Ты чего?
— Я⁈ — переспросила она, смахнув смешливую слезинку. — Я поражаюсь тому, какой же ты кретин…
— Эй!
— Раз пришёл поговорить, то давай поговорим, — сказала она, еле удерживая улыбку. — Разговор пойдёт не совсем так, как ты планировал, зато он будет честным и искренним. Итак, мой дорогой узкоглазый друг. Ты же понимаешь, что жить тебе осталось всего пару дней?
— Угрожаешь? — хмыкнул Чао. — Если ты всё ещё не в курсе, то мы в Орде. Твой брат нас здесь не достанет и…
— Ах-ха-ха-ха-ха! — и снова Скуфидонскую разбил приступ удушающего смеха. — Причём тут мой брат? Я не о нём сейчас говорю. Я о твоей хозяйке.
— О Лунтоу?
— Наверное, — пожала плечами Ира. — Я хрен знает, как вы там друг дружку величаете. Но имею в виду ту бледную тварь, которая у вас за главного. Скажи-ка, тепличный цветочек, ты знаешь о том, что произошло на сыроварне?
— Знаю, но…
— Но тогда заткнись и послушай. На сыроварне твоя грёбаная Лунтоу кинула не менее пятидесяти своих людей в топку тупо ради того, чтобы спасти свою задницу. Как думаешь, кинет ли она туда же и тебя?
Чао помрачнел.
— Я — ценный актив и…
— Ах-ха-ха-ха-ха!
— А-ххха-ха-ха! — тут уже и шаманка подключилась.
— Да хватит уже смеяться!
— Не могу я не смеяться, дурилка ты картонная, — кое-как остановилась Скуфидонская. — Ценный, мать его, актив сидит. Неужели ты не думал о том, что теперь тебе нельзя светиться? И вот как некстати получается! Светиться тебе нельзя, а человек ты отныне медийный…
Да, именно об этом Чао и думал.
Собственно говоря, с тех пор не прошло даже пяти минут.
— … ты опасен для своей госпожи, Чао, — тем временем продолжила Ира. — И до сих пор жив, как мне кажется, лишь по национальному признаку. Чтобы твоей Лунтоу скучно в дороге не стало. Было с кем поговорить на родном языке среди белолицых варваров. А как только вы доберётесь до Сингапура, тебя твои же в расход и пустят. Глазом не моргнут, уж поверь мне.
До такого ужаса цепочка размышлений Чао не доходила. Он-то думал, что самая худшая судьба, которая ему сейчас грозит, — это доживать свой век в безвестности; отлучённым от обожаемой эстрады. Но эта белобрысая нахалка перевернула всё с ног на голову и теперь… кажется, Чао начал паниковать.
— Ой, а что это у нас с лицом? — улыбнулась Скуфидонская. — А кто это сейчас катарсис вовсю переживает? Уж не думал ли ты, уважаемый ценный актив, что для преступной группировки ты ценнее, чем… скажем, тот дед, который отыгрывал твоего отца? Как его там? —
