соответственно, я не мог знать секретов тех, у кого главный девиз — «Скрытно, для пользы». Это нормально.
— Максим… — Нина вдруг засмущалась. — А у тебя много боевых выходов было? Ну, чтобы прям серьезных.
— Да уж хватает.
— А можешь рассказать? Мне очень интересно послушать. Я тут в свободное время по вечерам, когда не на дежурстве, стихи пишу. Вернее, пробую потихоньку. Об этом никто не знает, я просто так, для себя.
— Стихи? — натурально удивился я. — Это очень интересно. Рассказать-то могу, но будет ли это тебе интересно? На войне хороших историй не бывает. Да и вообще, слушать про войну, только настроение себе портить. Да и где?
Я приподнялся, посмотрел по сторонам.
И верно, в палате было человек восемь раненых, которым нужен был отдых. Шуметь не хотелось. Хотя, учитывая, что неподалеку располагался крупный военный аэродром, тихо тут не бывало никогда. Ночью — в том числе.
— А можно у меня, — вдруг робко предложила она. — Всем медсестрам на двоих дают небольшие комнаты в общежитии. Но мне не хватило, там рядом два модуля поставили. Они тут, прямо под госпиталем. У меня соседки нет, уехала в Союз недели две назад. Поэтому, я там одна, места хватает. Расскажешь свои истории, а я тебе могу показать, что уже написала. И в столовой могу что-нибудь вкусненькое достать. А еще вчера яблоки привезли.
Тут можно думать что угодно. Каждый сам определяет нормы порядка и меру допущенности. Без сомнений, Нина была девушкой порядочной и скромной, разительно отличаясь от легкодоступных женщин, которых хватало во все времена. И это несмотря на всеобщее заблуждение, что в СССР секса не было. А люди, тогда откуда брались? Семьи как создавались? В инкубаторе, что ли?
— Было бы неплохо! — отозвался я. — А то от запаха дезинфекции и спирта, иногда голова кружиться начинает.
— Одна голова хорошо, а на туловище лучше! — вдруг отозвался кто-то с соседней кровати. — Две уже некрасиво.
— Лавров, юморист! — подняла голову медсестра. — Опять на шутки потянуло? Ему отдыхать надо, а он все шутить пытается…
— Да бока уже болят от этого вашего отдыха… — вздохнул тот.
За весьма небольшое время моего нахождения в госпитале, я уже успел познакомиться с несколькими ранеными товарищами по оружию. Лавров, до того как попал в Афганистан, состоял в клубе веселых и находчивых — отсюда было ясно, что человек с юмором даже раненый, на больничной койке нет-нет, да и пошутит на чем-нибудь.
Еще было двое студентов, отчисленных из института. Они сами пришли в военный комиссариат и попросились туда, где от них будет толк. Еще трое молодых парней, прямо после школы — учебка, затем сразу Афган. И таких большинство. Говорили, что можно было отказаться от того, что можно лететь в ДРА, но на самом деле во многих местах это проходило добровольно-принудительно. Особенно в отдельных учебных центрах.
По техническим причинам в госпитале не было разделения между солдатами и офицерами… Но так получилось, что офицеров в звании выше старшего лейтенанта в госпитале и не было. Правда, для старших офицеров было отдельное здание, но сейчас оно пустовало.
— Вот и договорились! Тогда до вечера! — скромно улыбнулась Ниночка. — Так, мне пора. Скоро обход будет, а я еще не всех обошла. Ох и влетит мне от Валерия Семеновича.
Она собрала обратно на металлический поднос материалы для перевязки, ножницы, антисептик, затем двинулась дальше, а я лег обратно на кровать.
Кстати, Нина откуда-то раздобыла мне мягкую подушку с перьями, а не тот деревянный пенек в наволочке, что изначально оказался на моей кровати. Вернее, подобные были на всех кроватях, за глаза их называли «периной». Спать на мягкой подушке не в пример удобнее и приятнее, чем на «перине». Про матрасы я вообще молчу — тонкие, жесткие, кое-где прохудившиеся. Но белье всегда свежее и чистое, спасибо старшей медсестре, что следила за этим.
Естественно, я заметил, что отношение медсестры Нины ко мне — особенное.
— Что, Громов… — раздался голос слева. — Ниночка наша на тебя глаз положила?
Это был лейтенант Грошин, из десантников.
— Видимо так.
— Колись, что же ты такое сделал? — приподнявшись на локте, произнес он. — Я тут уже три недели валяюсь, много кто к ней пытался клинья подбивать, да ни у кого не получилось. Она только с виду скромная, а сами и в морду дать может. Я узнавал, брат у нее летчиком был, а до этого спортом занимался. Сестру к жизни подготовил. Кто-то говорил, что она племянница начальника штаба, но это все чушь, слухи.
— Да ничего я не делал… — я невозмутимо пожал плечами, открыл тумбочку и вытащил оттуда сборник повестей, где была самая известная работа братьев Стругацких «Пикник на обочине». За все время, сколько себя помню, перечитывал ее уже, наверное, раз десятый…
* * *
Сухов и Кикоть вернулись с обеда минут через сорок.
Под дверью в кабинет майора, стоял ефрейтор, в новенькой «Афганке».
— О, посыльный! — заметил бойца Сухов. — Давно стоишь?
— Минут пятнадцать, товарищ майор! — отрапортовал тот. — Вам конверт!
И верно, в кожаном планшете у ефрейтора оказался конверт, из плотной желтой бумаги.
— Что это?
— Только что доставили. Спецпочтой.
— Любопытно! — заметил майор Кикоть.
— Ну, давай сюда! — Сухов забрал у ефрейтора конверт, быстро расписался за получение. — Все, боец, свободен!
Посыльный козырнул, затем развернулся и двинулся прочь. Не прошло и тридцати секунд, как тот скрылся из виду. Оба чекиста вошли в кабинет, закрыли дверь.
— Сейчас посмотрим, что тут нам принесли… — задумчиво произнес хозяин кабинета, специальным ножом для бумаг вскрывая конверт.
Внутри оказались две черно-белые фотографии, листы бумаги. От взгляда Виктора Викторовича не укрылось, что один из сложенных вчетверо листков, был в темных пятнах крови и вообще, отличался по цвету. Лев Геннадьевич нахмурился, просматривая и читая документы. Когда же он дошел до листа помеченного кровью, то ненадолго завис.
— Так… Хм! Ну надо же!
— Что-то важное? — спустя несколько секунд, поинтересовался майор Кикоть, когда Сухой закончил читать.
— Можно сказать и так… — медленно пробормотал тот. — Хм… Даже не знаю! Витя, взгляни-ка! Что скажешь?
Сухой протянул ему лист бумаги.
Это оказался специальный бланк для телеграмм, но не советского образца. Бумага была слишком белой, и другого
