вспоминаю, что она заедает, машинально тяну руку. Наши пальцы встречаются, я вцепляюсь в его ладонь и понимаю, что меня трясёт.
Два. Трупа.
Два, чтоб их.
Вой рвётся наружу сквозь стиснутые зубы, я складываюсь пополам, обнимаю себя руками, чтобы не дать грудной клетке разорваться. Сашка стягивает с меня сапог, а потом стаскивает меня с табуретки, сажает к себе на колени, прижимает крепко-крепко. Часть сознания вспоминает, что у меня мокрые грязные джинсы, и я пытаюсь отстраниться, но соображаю, что он тоже валялся в луже и вряд ли намного чище…
Сквозь вой прорывается истерический хохот. Я обхватываю Сашку обеими руками, утыкаюсь носом в шею, чувствую запах его кожи, и гари, и…
Духи. Те самые. Что-то острое, пряное, цитрусовое, с терпкими древесными нотами…
Первая мысль – отшатнуться и не дышать. Сашка придерживает меня за плечи, не давая упасть, мы смотрим друг на друга, и глаза у него совсем тёмные, и синяк на скуле, и он медленно облизывает губы, а мне совсем немного нужно наклониться…
– Уверена? – шепчет он, когда мы разлепляемся, чтобы отдышаться. Я чувствую, как его ладонь скользит по спине вниз, а под кофтой бегут мурашки, собираясь в колкий комок у поясницы. Мотаю головой – я ни в чём сейчас не уверена, я не могу говорить, не срываясь на истерику. Зажмуриваюсь, по лицу текут слёзы, и мне страшно, до ужаса страшно быть и чувствовать себя отдельным человеком, я хочу закуклиться, завернуться, спрятаться за кого-то, кто сильнее, кто сможет меня защитить от всего этого безумия…
Ладонь соскальзывает со спины и осторожно движется по бедру, рождая ещё больше мурашек. Тёплые губы касаются щеки, ловя слезинку, и я подаюсь вперёд, прижимаюсь виском к виску, слышу его дыхание, тяжёлое и горячее, и это всё так по-дурацки и так по-книжному – забивать стресс сексом, на эмоциях, на дремучих инстинктах, и я точно-точно пожалею об этом утром…
Но лучше я буду жалеть утром, чем всю ночь вспоминать и сходить с ума от ужаса и чувства вины.
Стягиваю через голову кофту и отшвыриваю в сторону. Резинка соскальзывает с волос, пряди рассыпаются по плечам, горячие ладони прижимаются к лопаткам, соскальзывают на талию, и да, пора уже наконец снять эти дурацкие джинсы, и не только с меня, и рубашка тоже лишняя… Сашка умудряется встать, не выпуская меня из рук, врезается плечом в шкаф, шипит, мне хочется хохотать, и я прижимаюсь к нему всем телом, и он такой горячий, что почти обжигает, и мы вваливаемся в комнату, рушимся на диван и снова целуемся так, что темнеет в глазах. Страхи остаются где-то за порогом, я перестаю думать, и да, завтра я совершенно точно буду жалеть…
Но не сегодня.
Не сейчас.
Глава 22. О блинчиках, кофеварках и фотографиях
Я просыпаюсь в темноте. Снилось что-то невнятное, помню только, что меня кто-то схватил и стало трудно дышать. Пытаюсь пошевелиться, не могу, соображаю, что меня действительно кто-то держит, почти впадаю в панику…
– Тише, тише, – сонно шепчут мне в ухо. – Всё хор-р-рошо…
Я на миг задерживаю дыхание, от прилива адреналина мозг частично просыпается и подкидывает подробности прошедшего вечера. Рвано вздыхаю, прикрываю глаза, пытаюсь выбраться из-под одеяла. Меня тут же прижимают крепче.
– Даже не думай теперь сбежать, – невнятно бормочет Сашка. – Укушу.
От возмущения просыпаюсь окончательно.
– Это, между прочим, моя квартира! – напоминаю, пытаясь пихнуть его локтем. – Никуда я отсюда не побегу, могу только тебя выгнать!
– Ум-м-м… Хор-р-рошо… – мурлычет он, утыкаясь носом мне в затылок. Я некоторое время жду реакции на вторую часть фразы, но этот бессовестный тип, похоже, уже вырубился обратно. Нет, ну что такое, я с ним разговариваю, а он!..
А он шумно вздыхает, подтягивает повыше одеяло, ждёт, пока я повернусь на другой бок и прижмусь щекой к его плечу, обнимает снова, целует в висок, гладит по голове.
– Утром, – говорит он неожиданно чётко. – Утром будем разбираться. А сейчас спи.
И я сплю, и сны больше не тревожат.
Когда я просыпаюсь второй раз, всё ещё темно, а рядом уже никого нет. Снова напрягаюсь, но почти сразу различаю на кухне звуки, которые можно идентифицировать как хозяйственные. На часах половина седьмого, и, по идее, раз уж я всё равно под арестом, можно дрыхнуть дальше, однако сама мысль об аресте срабатывает не хуже чашки крепкого кофе. К счастью, истерить уже не хочется, зато хочется в душ. И как всё-таки жаль, что нельзя вымыть голову изнутри…
Впрочем, вымыться снаружи тоже хорошо, а ещё отогреться и расслабиться под горячей водой. Я стараюсь не думать вообще ни о чём, но в какой-то момент запах выпечки перебивает запах геля для душа, и организм вспоминает, что поужинать вчера так и не удалось. Приходится выныривать, натягивать спортивные штаны и топ и ползти выяснять отношения – отмазываться, что никаких отношений нет, уже не выйдет точно.
Выхожу на кухню. Сашка являет собой идеальную иллюстрацию к какому-нибудь женскому журналу или даже роману: стоит у плиты спиной ко мне, из одежды – трусы и фартук, и фигура такая, спортивная… Прислоняюсь к косяку и просто смотрю, как он выскребает половником остатки теста из миски, выливает на сковородку, крутит её, чтобы блинчик вышел ровным…
– Четыре яйца выжило, – сообщает он, не оборачиваясь. – Сосиски и молоко тоже, хотя без тепловой обработки я бы их есть не рискнул. Батон совсем сдох, в пакет из лужи натекло, а торту повезло, он выше лежал, только сплющился немного.
Делаю шаг к нему, чувствуя себя диким зверьком, который крадётся к кормушке: чуть что – рвану в чащу без оглядки. Ещё шаг, другой, третий, личные границы натягиваются и лопаются мыльным пузырём, когда я, вздрагивая от собственной смелости, кладу ладони на Сашкину спину, обнимаю, прижимаюсь щекой к плечу. Он тоже вздрагивает и замирает, я слышу, как сбивается его дыхание, и сама едва дышу. Что говорить, не знаю, и он тоже молчит, и время тянется, тянется…
Пока не начинает пахнуть горелым.
Сашка шипит и хватается за сковородку, я резко отодвигаюсь и сажусь за стол. На коленях почти сразу материализуется Гошка, урчит и требует свою порцию обнимашек. Я обвожу кончиком пальца чешуйки и шипы на его гребне и ужасно боюсь поднять голову. Сашка вытряхивает горелый блин в мусорку, выключает газ, а потом присаживается на корточки и кладёт руки мне на колени.
– Ты как вообще?
Ёжусь и отвожу взгляд в сторону. На столе
