если кто-то что-то увидит, мигалка отпугнёт любопытных. От Знака по руке несутся горячие волны, и да, пожалуй, это единственный выход – отогнать этих уродов магией, рвануть к подъезду, запереться, позвонить Маргарите, Князеву, шефу, в конце концов…
Игоряша за шиворот вздёргивает меня на ноги, воротник впивается в горло. В следующий миг я слышу вопль, кое-как поворачиваю голову, вижу, как Димыч срывает со своих штанов Гошку и отшвыривает в сторону. Горло сжимает спазм, кончики пальцев начинает щипать, а потом этот урод с разворота бьёт Сашку в челюсть, тот валится на асфальт…
И не встаёт.
Ах. Вы ж. Суки.
Передо мной вспыхивает огонь – не единой сферой, а рваными протуберанцами. На пару мгновений меня снова ослепляет, ярость клокочет внутри, требуя выхода, я умудряюсь высвободить руку и неловко махнуть ею куда-то назад. Там вопят и матерятся, меня толкают в спину, я вскидываю ладони и успеваю увидеть перед собой перекошенное лицо прежде, чем в него впечатывается сгусток пламени. В памяти всплывают строчки из статьи – что-то насчёт частоты реакций Знака Саламандры на агрессию по отношению к носителю, – и я отстранённо думаю, что, кажется, изменила статистику по испепелениям…
В следующее мгновение по ушам бьёт дикий вой, а от запаха горелого мяса перехватывает дыхание. Я в ужасе распахиваю глаза и вместо ожидаемой груды пепла вижу, как тело в пылающей одежде делает несколько шагов и валится в сугроб. Вой сменяется бульканьем, потом шипением. Я в панике разворачиваюсь, не зная, к кому бросаться, под ногами шипит, испаряясь с асфальта, вода, по лужам пляшут отсветы огня. Цепляю взгляд Игоряши, тот с щенячьим поскуливанием пятится к машине, пытаясь одновременно стянуть тлеющую куртку. Половина его лица тёмная и блестит – я соображаю, что это ожог, а ещё соображаю, что если этот гад доберётся до машины и свалит, то нам обеспечены неприятности, но ведь и жечь целиком его нельзя, нужно, чтобы было что опознать, а ещё лучше – допросить… Магия бьётся в виски, я почти ничего не вижу – только перекошенную ужасом рожу, отражение пламени в глазах, дрожащие губы и что-то мелкое и блестящее на цепочке, выскользнувшее из-под воротника форменной рубашки. Любопытство оказывается сильнее здравого смысла, я шагаю к нему и, пока он вжимается в машину и шарит ладонью по корпусу, пытаясь нащупать дверь, сгребаю в горсть цепочку и присматриваюсь.
Между пальцами искрится серебряный хамелеон с прозрачными глазками-камушками.
Не жечь. Только не жечь его целиком, он нужен, он может рассказать…
Искры срываются с пальцев, прожигая рубашку, полицейский как-то по-бабьи взвизгивает – а потом закатывает глаза и сползает по боку машины в лужу.
Готов.
Я поворачиваю голову и понимаю, что тот, в сугробе, тоже готов.
В голове крутится что-то истерически-дебильное про запечённое мясо.
М-м-а-а-ать, я же…
Я же их…
Пламя гаснет, вокруг резко становится темнее, меня шатает, и я цепляюсь за машину, прижимаюсь лбом к мокрой крыше, чувствую, как под рёбрами огненным ежом ворочается магия Знака. За спиной различаю голос – Сашка орёт, чтобы кто-то приезжал «немедленно и срочно, очень срочно, понимаете?!».
Живой. Хорошо.
Мне хочется выть.
Сашка заканчивает разговор, рявкает на проходящую мимо компанию, чтоб шли дальше – тут, мол, полицейская операция, – подходит ко мне, обнимает и отцепляет от машины. Я разворачиваюсь, утыкаюсь носом в его плечо, дышу, заставляю себя дышать, хотя запах гари забивает глотку.
– Я ведь… Их…
– Тише. – Сашка гладит меня по спине и прижимает крепче. – Я позвонил Князеву, он сейчас явится и будет разбираться, а мы пойдём домой, у нас всё хорошо, мы живы…
Он продолжает бормотать что-то успокаивающее, я жадно ловлю каждое слово, стараясь не думать о произошедшем, и, когда он всё-таки умолкает, меня прошибает озноб. Чувствую движение, слегка отстраняюсь, Сашка подпихивает что-то носком ботинка, и я различаю на асфальте серебристую искорку.
– А любовница, похоже, была не у Князева, – резюмирует Сашка. Я вспоминаю слова Маргариты насчёт кукольного болванчика, послушного воле хозяйки-ведьмы, и закусываю губу, чтобы не разреветься прямо сейчас, только шмыгаю носом.
Игорь, блин… Ну как так-то?!
Однако расслабляться рано. Соберись, девочка, ещё ничего не закончилось.
Князев прилетает спустя пять минут. Матерится он знатно – и в адрес облажавшихся коллег, и в телефон, и просто в пространство. Мне достаётся отдельно, потому что он же, видите ли, велел никуда не лезть и обо всём докладывать, и какого хрена я делаю всё по-своему, и почему нельзя было убить кого-то другого, у него и так работать некому. Требует рассказывать всё, и я собираю последние силы, чтоб не разреветься, и рассказываю с момента, как меня разбудил звонок дяди Гриши. Смутно осознаю, что Сашка обнимает меня со спины, дракон сидит на плече и шумно дышит в ухо, подъезжают ещё машины, какие-то люди ходят вокруг, переговариваются, тоже матерятся, дёргают Князева вопросами, а он огрызается и посылает всех подальше, и у него мокрое лицо и волосы, и дождь даже не думает прекращаться…
– Значит, так, Платонова, – тяжело говорит он, с отвращением разглядывая пакетик с когтями. – Ты под домашним арестом. Саламандры Саламандрами, а два трупа – это два трупа. – Он суёт пакет в карман, стаскивает очки и вытирает ладонью лицо, потом смотрит на меня, устало и зло. – Только попробуй высунуться, не знаю, что с тобой сделаю. Ни на работу, ни в магазин, ни к маме в гости, хоть пожар, хоть потоп – будешь, твою мать, сидеть дома, пока я не разрешу выйти. Постановление завтра привезу. Ты, – он переводит взгляд на Сашку, я спиной чувствую, как тот напрягается, но капитан шумно вздыхает и тоном ниже велит: – Тащи её домой, девка никакая. Посиди рядом, по головке погладь, успокоительного выдай, водки налей, в конце концов… Ну сам знаешь. Пригоню завтра штатного психолога, а пока народными средствами.
– Я тоже под арестом? – хмуро уточняет Сашка. Капитан кривится и отмахивается, а потом мимо нас проходят какие-то мужики с носилками, и я закрываю глаза, потому что не хочу знать, что там лежит, и меня тоже подхватывают и куда-то несут, и сил хватает только на то, чтобы объяснить, в каком кармане сумки лежат ключи, и напомнить про пакеты – вдруг удастся спасти хоть что-то из продуктов? Обидно будет, если всё пропадёт…
Потом меня, кажется, отрубает, потому что в следующий момент я осознаю себя сидящей на табуретке в прихожей, без куртки. Левый сапог валяется рядом, Сашка сидит рядом на полу и пытается расстегнуть молнию на правом, я
