свернувшись калачиком и притулившись спиной к батарее. Абсолютно неподвижно и с открытыми глазами, уставившимися в пустой сумрак комнаты.
— Господи! Что с тобой? Тебе плохо? — я снова прикоснулась рукой к его голове и снова ощутила необычный холод.
— Нет. Мне хорошо, — его голос звучал очень спокойно, но отстранённо.
— Думаю, всё-таки стоит сходить в аптеку… — вслух рассудила я, хотя не была уверена, какое именно лекарство следует покупать.
— Нет-нет. Не надо, — резко поднявшись, он пристально посмотрел на меня. — Ничего уже не нужно. И тебе… там может быть опасно…
— Опасно? Что за глупости?
Он схватил меня за руку, словно желая удержать силой.
— Они не хотят причинить вред. Они вообще ничего не хотят. Просто испуганы, как звери… Или как дети.
— Кто они-то?
— Такие как я… Восставшие.
То ли от его ледяных пальцев, то ли от его слов я вся покрылась мурашками.
— Кто?
Он уставился на меня, на мгновение этот взгляд сделался почти обычным.
— Неужели ты ещё не поняла? Глупо отрицать этот факт. Я умер.
Поражённая не столько ответом, сколько лёгкостью, с которой тот был сказан, я только молча смотрела и моргала глазами. А потом, не найдя ничего умнее, предложила:
— Может, пойду и сделаю нам чаю?
Он кивнул. Кажется, поняв, что теперь я точно никуда не пойду, он сразу успокоился и опять стал отрешённым и меланхоличным, а его взгляд умиротворённым и пустым.
С этим же видом он долго мешал сахар в кружке, потом долго и медленно пил, рассматривая узор на кухонной клеёнке.
— Почему всё так произошло? — наконец не выдержала я.
— Не знаю, — пожал он плечами, но ответил так быстро и непринуждённо, будто ожидал вопроса или просто думал о том же самом. — Там снаружи что-то случилось. Что-то изменилось… В воздухе. Я проснулся и почувствовал, что какая-то сила заставляет меня подняться. Поднялся… И пришёл.
— Я не об этом… Почему ты умер?
На этот раз он задумался.
— Не помнишь? — подогнала я.
— Нет. Помню, — голос наполнился тоской. — Я устал жить. Остановил машину. Вышел из неё. Лёг в снег. И уснул.
Я смотрела на него с искренним непониманием.
— Но почему? Должна же быть какая-то причина? Ведь у тебя всё есть… Квартира, машина, работа…
— Да. У всего должна быть причина. Но в какой-то момент я понял, что у меня нет никаких причин. Нет причин идти на работу. Нет причин уходить с неё. Нет причин засыпать. Нет причин просыпаться. У человека должна быть цель, иначе… Нет никакой разницы. Он превращается в ничто. Поэтому меня ничего не держало.
— Ничего… И я тоже?
Он взглянул на меня как бы извиняясь.
— Ну, я ведь пришёл…
* * *
Привыкнуть к мысли, что человек, которого я знала долгие годы теперь мёртв, было не просто. Внешне он совсем не изменился, не проявив никаких пугающих меня признаков разложения. По всей видимости, в мире и правда происходило нечто необычное. Телефон и интернет всё так же не восстановились. За окном мерцала желтоватая дымка. Иногда откуда-то — то ли с улицы, то ли из-за стен — доносились крики и стоны. Такое не могло не пугать, но он оставался равнодушен и, глядя на его спокойствие, я тоже успокаивалась.
Посетовав на путаницу в воспоминаниях, он, тем не менее, быстро нашёл свою домашнюю одежду, переоделся, устроил себе место возле батареи отопления и уселся читать книгу. Странное занятие. Не только из-за его теперешнего состояния, но и потому, что раньше он никогда не читал. По крайней мере, так увлечённо и целенаправленно.
— Не пойдёшь завтра в офис? — задала я дежурный вопрос, оказавшийся глупым.
— Нет. Я не для этого умирал, — резонно ответил он, не отрываясь от страниц.
— Логично. Вряд ли мёртвым это нужно… Ты говорил, что снаружи опасно. Но мне-то ведь будет нужно уйти… И потом я не знаю, можно ли тебя оставить одного…
— Меня можно оставить одного. Я мёртвый, а не маленький, — он отложил книгу. — Но тебе пока не стоит никуда ходить. Там всё меняется. Дай всему устаканиться…
— Всё меняется?
— Большинство людей, которые когда-либо жили — уже мертвы. Думаешь, мир, где они воскреснут, сможет быть прежним?
— А их… много?
— Много. И с каждым днём будет больше. Примерно в две целые и семь десятых раза каждые сутки. Как говорят…
— Кто говорит? О чём ты вообще? Мы тут в полной изоляции… Ничего же не работает! — возмутилась я, демонстративно помахав смартфоном.
— Они говорят. Мёртвые голоса. Ты не слышишь? Ты не слышишь… Тут всё наполнено ими. Я стараюсь отвлечься книжкой…
В полумраке нашей квартиры в практически абсолютной тишине его объяснения казались каким-то бессвязным бредом сумасшедшего, но я всё же уточнила:
— И о чём они говорят?
— О разном… Ищут родственников. Стонут и жалуются на боль. Философствуют про какую-то заумную ерунду… Как интернет-чат. Болтают и болтают. Голова пухнет.
С недовольным видом он снова взял книгу, намереваясь продолжить чтение.
По пустой улице быстро пронеслась автомашина с сиреной. Из-за занавески я увидела удаляющиеся мигалки полицейского броневика. Через какое-то время послышались отдалённые звуки стрельбы. Похоже, снаружи действительно было не очень безопасно. Всё ощутимее переживая информационный голод без сетевого общения, я включила музыку на ноутбуке и принялась мыть посуду, тихонько поглядывая на когда-то близкого мне человека.
Раньше его нельзя было оторвать от айфона. Переписка, нескончаемое листание ленты постов, периодические смешки на комменты и мемы… Как необычно видеть его теперь неторопливо перелистывающим страницы. Возможно, из-за своих постоянных загробных голосов, мёртвые меньше любят общаться друг с другом. А может, кто понял жизнь, тот не спешит?
* * *
Мерцающий свет в небе стал постепенно ослабевать. Желтоватая дымка уже не скрывала фасады соседних домов, а только густо стелилась по земле. Все звуки на улице пропали. Окна напротив зажглись в потёках разноцветными тёплыми огнями. Наступала почти нормальная тихая ночь.
Страх от осознания, что я нахожусь в одной квартире с мёртвым телом, неоднократно сменялся скепсисом. Да, он совершенно холодный и вёл себя странно. Уже вторые сутки ничего не ел. Только пил горячее и сидел у батареи. Но разве этого достаточно? Возможно, это просто какая-то болезнь. Психическая. Нервный срыв или вроде того… Хорошо, что он не агрессивен. С наступлением вечера он перебрался на разложенный диван, улёгся вдоль него с открытыми глазами и так и лежал неподвижно.
Набравшись решимости, я подошла, села на кровать и осторожно легла рядом, с той стороны, где спала обычно, и стала внимательно наблюдать. Ни один мускул не двигался на его лице.
