обеляет! Вот орудие убийства, – протянул гвоздь, Луша осмотрела его с огромным пристрастием. – Неизвестная девушка месяцами точила эту острую кромку на грубом камне. Планируя преступление. Продумывая детали, вплоть до малейшей мелочи. Способны вы на такое?
– Все планы редакции на полгода вперед составляю именно я. Или вы считаете женщин неспособными…
– Что и требовалось доказать. Терпения в вас меньше, чем после табачной понюшки! Вдохнешь и уже свербит. Спланировать убийства вам ума хватит, бесспорно. Но вы, скорее, используете готовое оружие – нож, бритву или шило, к которому так прикипели… В наш прогрессивный век не сложно отыскать, чем зарезать себе подобных. Хлопов, видимо, тоже осознал этот факт, и отпустил вас из-под ареста.
– Пф-ф-ф! – Луша состроила презрительную гримасу. – Этот тупица не утруждает себя размышлениями. Много ли удастся надумать, ежели мозг размером с орех?! Три часа орал на меня. Велел доставить свидетелей – Ганина и этих борзописцев, Садкевича с Гусянским, – которые поочередно кивали: «Да, она. Да, именно эти слова». Размахивал протоколом, запугивал: «Сошлют тебя на Сахалин и отрядят в жены к первому попавшемуся каторжнику!» Тоже мне, угроза. Тысячи русских девушек выдают замуж против воли и без любви. Надоел. Перестала с ним спорить. Сижу, молчу. Разозлился гном пуще прежнего. «Заживо сгниешь в подвале, блудница!» У, крапивное семя!
Она резко схватила свою чашку и ушла к самовару, скрывая блеснувшие на ресницах слезы. Пока вода журчала тонюсенькой струйкой, успела промокнуть лицо платком.
– Некоторые следователи не ищут настоящего преступника, им проще запугать, выбить признание из невинного. Поскорее доложиться начальству и получить награду, а после молиться тайком, что ежели убийства продолжатся, то разбираться с ними поручат другим дознавателям. Но вы на свободе. Стало быть, не поддались на угрозы и Хлопов отступился?
– Куда там! – на щеках заплясала озорные ямочки. – Ворвался в кабинет мой ухажер и, понося плешивого хорька последними словами, отпустил на четыре стороны. Вел меня под локоток, поминутно извинялся…
Более всего в этой истории удивило слово «ухажер», выпорхнувшее из уст юной феминистки. Луша и сама это поняла. Смутилась. Покраснела.
– Не то, чтобы жених, просто… С Вербного воскресения в редакцию стал наезжать тайный советник Чарушин. Прохор Степанович. Чиновник по особым поручениям из канцелярии обер-полицмейстера Москвы.
– Чарушин? Не слышал. Ну, на то он и тайный…
– По мне так уж чересчур явный! Леденцами угощает, и другие знаки приязни выказывает. Постоянно смотрит, как голодный кот на миску с потрошками. Нашептывает стихи, записки присылает. Несомненно, без малейшей взаимности с моей стороны, но это лишь распаляет его страсть. Именно от Чарушина я и узнала подробности про убитых фрейлин. Сам рассказал. Предлагал напечатать в газете поскорее, потому что верит в равенство женщин с мужчинами и стремится помочь раскрыться моему журналистскому таланту. Врет стервец. Корысть имеет. Я обещала ответить на его предложение руки и сердца лишь после того, как мою статью опубликуют на первой полосе «Ведомостей». Но это звучало: «пока рак на горе не свистнет»…
Она поставила чашку на блюдце, но пить не спешила. Болезненно-желтый цвет напитка не вызывал желания его пригубить, а плавающая на поверхности соломинка навевала беспросветную тоску. Нигилистка выругалась еще крепче и подтащила стул к дальнему шкапу, взобралась не снимая башмачков. Зашарила в щели под потолком. Из темноты появилась запыленная бутылка. Сжимая добычу обеими руками, Меркульева вернулась к столу.
– А этот… Жених-информатор… Умудрился подобрать самый драматичный эпизод и столь вовремя появился во всем блеске своего мундира! Как он узнал, что вы в беде? – спросил Мармеладов.
– Ганин подсуетился. После очной ставки старый гриб отправился в канцелярию обер-полицмейстера. Понял, что без поддержки серьезного покровителя мне не вырваться. А оказать услугу господину высокого ранга выгодно, чтобы назавтра стребовать ответную любезность. Так в мужском обществе принято: ты – мне, я – тебе?!
Пробка сопротивлялась долго, но покинула свой пост с обиженным чпоканьем. Из горлышка сладко запахло солнцем, разлегшимся на ветвях старого дуба. Луша плеснула темно-золотой ром в свой бледный чай и следом утопила кусочек сахара. Настроение ее заметно улучшилось после первого же глотка. Протянула бутылку сыщику, но тот покачал головой.
– Мне нужна ясность в мыслях. Это дело становится запутаннее и сложнее.
– Ах да! Вам грозит смертельная опасность, – побледнела девушка, – а я со своими глупостями. Ой, у вас пиджак в крови! Немедленно снимайте. И сорочку тоже. Давайте, давайте, без стеснения. Промоем рану.
Несмотря на бравый тон, она слегка покраснела от смущения. Притрагивалась к его коже самыми кончиками пальцев, пробегая вдоль свежих ссадин и старых шрамов. Глубокая царапина у позвоночника запеклась, но еще поблескивала рубиновыми каплями.
– Будет немного щипать, зато воспаления избежите.
Она плеснула ром на голую спину. Мармеладов шумно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.
– Терпите! А чтобы отвлечься от боли, выкладывайте свою историю.
Сыщик поведал о событиях последних дней довольно схематично, опуская мелочи, но на ключевых деталях расследования задерживался. Изображал беседы, вплоть до жестов и интонаций. Делился умозаключениями, озарениями и открытиями. Лукерья слушала, не перебивая. При упоминании маскарадов морщилась куда сильнее, чем прежде от дрянного чая. О смерти старого барона отозвалась: «Поделом ему, подлецу!» и впечатала горячую ладонь в столешницу, точно норовистого жеребца клеймила. Судьбу таинственной пленницы оплакивала уже без стеснения, уронив лицо в ладони и смешно, по-детски, хлюпая носом.
– В жутком подвале, без лучика света… Одна-одинешенька! – причитала она. – А гнилой старикашка издевался над бедной девочкой.
– Это оружие, – он вновь покрутил в руках гвоздь, – могла сотворить лишь та, у которой не было иного выбора. Узница в подземелье! Точила о камни по ночам, на ощупь. Вкладывала всю свою обиду и ненависть. А потом убила барона, фрейлин, на Ожаровского покушалась…
– Правильно, я считаю! – журналистка еще размазывала слезы по щекам, но ноздри трепетали от гнева. – Банда жестоких мужчин и развратных женщин не заслуживает жалости или снисхождения! Не смейте преследовать несчастную девицу. Бесчестно травить того, кто уже вытерпел лютую обиду и унижения.
Мармеладов вскочил, прошелся из угла в угол нервно-пружинистой походкой.
– Над этой девушкой занесен карающий меч. Садистов из общества двойной розы – люди
