имеют значение чувства его брата.
— Спасибо, Демид. Я правда очень рада, что у нас с Майюшей есть ты, — говорю искренне, тянусь на носочках и целую в небритую щеку. Его небритость тоже идеальна, как раз настолько, чтобы очертить границы.
В его глазах мелькает растерянность, смешанная с признательностью. Значит, я права. Он слишком глубоко спрятал в себе мальчика, выросший в семье, которая так и осталась для него чужой. Но это не значит, что тот мальчик исчез без следа.
Внезапно накатывает волна злости к Ясмин. Если Демид говорит правду и бывшая свекровь приложила руку к смерти его матери, разве она не знала, что муж приведет старшего сына в семью? Что ей придется мириться с его присутствием, лгать окружающим, лгать собственным детям?
Когда Рустам с Русланом узнали, что Демид их брат, они были уже взрослые. А он всегда знал правду, но должен был притворяться.
Я уже сто раз думала о том, смогла бы принять сына Лизы. Раньше мне казалось, я ненавижу этого ребенка, особенно когда моему собственному грозила опасность. А теперь, когда я сама мама, понимаю, что ненавидеть его не могу. Но и принять тоже не смогла бы.
Идеальный расклад — он живет со своей матерью, моя дочь живет со мной. И мы никогда не пересекаемся. Но скажет ли она мне спасибо потом, когда узнает, что у нее есть двое братьев, о которых я никогда не говорила?
— Не знаю, о чем ты думаешь, сестренка, но у тебя в распоряжении ровно час, — обрывает мои глубокие раздумья предмет этих раздумий. — Перелет был не настолько утомительный, чтобы тебе понадобилось больше времени. Так что через час жду тебя в ресторане.
Спохватываюсь, уже когда передо мной оказывается широкая спина, обтянутая той же баснословно дорогой тканью, которую я спасла отсутствием тонального крема.
— А как же твоя любовница? — кричу вслед спине.
— Я позвонил ей и дал отгулы до выходных, — отвечает Демид, не оборачиваясь. — Разумеется, на условиях сохранения оклада.
— Ты невозможный циник!
Он оборачивается, когда подходит к лестнице.
— Не поверишь, меня как раз за это и любят, — улыбается обезоруживающе и меняет тон, постучав по часам. — Пятьдесят пять минут, дорогая, поторопись. А то придется есть штрафной десерт.
И я не могу перестать улыбаться даже когда захожу за душевое ограждение.
Глава 27
Соня
Я укладываюсь в сорок пять. Раздумываю, стоит ли оставшиеся десять минут, выделенные мне Демидом, досиживать в номере. Досиживать не хочется, поэтому спускаюсь по лестнице и совсем не удивляюсь, когда обнаруживаю в небольшом холле старого знакомого Андрея.
Он сидит в кресле, заложив ногу за ногу, я приветливо здороваюсь.
— Господин Ольшанский вас ждет, — Андрей в ответ поднимается и одергивает брюки.
С удовольствием отмечаю, что безупречность охраны Демида как и прежде стремится к бесконечности. В точности как и у их босса.
Мы выходим из коттеджа и направляемся к зданию ресторана, выполненного в виде пиратской шхуны, нависающей над водой. Ольшанский ждет меня на верхней палубе прямо там, где развевается черный флаг с черепом и костями.
Он сидит за столиком, смотрит на воду, подперев рукой подбородок, и я останавливаюсь в нескольких шагах.
— Если ты планировала подкрасться незаметно, то у тебя ничего не вышло, — говорит Демид, не меняя позы.
— Забавный интерьер, — выдаю вместо ответа, оценивающе оглядываясь по сторонам, — тебе очень идет.
Демид разворачивается всем телом и прищуривается.
— Хочешь сказать, из меня получился бы неплохой пират?
— Не Дейви Джонс, конечно, — смеюсь я, — для него ты слишком красивый. Скорее Джек Воробей. Или Уилл Тернер.
— Пойдет, — удовлетворенно кивает Демид, — лишь бы не мартышка капитана Барбоссы.[1]
Он улыбается и поднимается из-за стола. Подхожу ближе, он делает шаг навстречу. Прижимаюсь щекой к небритой щеке, с удовольствием ощущая приятное покалывание.
Мужчина отодвигает стул, ждет пока я сяду, а я ловлю себя на том, что во-первых ужасно рада его видеть. Во-вторых, чувствую себя в его обществе свободно и непринужденно.
А ведь он ничуть не изменился. Это все тот же Ольшанский с повадками матерого волка, от одного взгляда которого раньше у меня тряслись коленки. Сейчас я чувствую себя с ним на равных.
Это потому что я изменилась? Или он просто стал мне больше позволять?
Пока делаем заказ, шутим и болтаем о всякой ерунде.
— Демид, почему ты не женат? — спрашиваю, поддразнивая «родственника». — Ты такой красивый мужчина!
Я говорю искренне, Демид это чувствует. И все равно на его холеном лице отражается неподдельное изумление.
— Ты сейчас серьезно?
— Как будто ты не знаешь, — снисходительно хмыкаю.
— Знаю, конечно, — согласно кивает Ольшанский, — но от тебя это слышать приятно.
— Это почему же?
— Потому что для начала, ты не умеешь врать. Ну и ко всему прочему, тебе не нужно ко мне подлизываться.
Я сразу улавливаю смену в настроении и настораживаюсь. Демид это
