и сказал:
– Мое почтение, капитан!
– А, здравствуйте. Откуда вы?.. – отвечал Пустогородов.
– С Кубани, прислан кордонным начальником к генералу.
– На Кубани все ли спокойно?
– Как нельзя более! Нигде нет прорывов, ни хищничества, ни даже воровства. Этот край окончательно усмирен: нынешнее лето спокойствие не прерывалось не только по Кубани, но даже и за Кубанью; наши казачки ездят туда за ягодами.
Александр улыбнулся.
– А табун, – возразил он, – отбитый на днях неприятелем, вы не ставите в счет хищничества!
Офицер смутился, но потом отвечал:
– Какой табун? Я впервые это слышу, хотя нынешнюю только ночь приехал с Кубани.
– Понимаю все эти хитрости! – сказал Пустогородов, отходя прочь.
– Александр Петрович! Наш начальник не хочет, чтобы здесь знали о прорывах нынешнего лета, – промолвил вполголоса подошедший к нему линейный казачий офицер, – дабы не подвергнуться суждениям посетителей и всех здесь находящихся.
– Мне какое до этого дело!
В комнату вошел белокурый человек маленького роста. Он был в военном сюртуке, без эполет, расстегнут и курил из длинного чубука с прекрасным янтарем. Черты его не имели никакого выражения: какая-то сладкая улыбка придавала ему вид притворной кротости; глаза, словно синий фарфор, были обращены на кончик носа, на темени виднелось безволосое пятно, с отверстие стакана: это был генерал Мешикзебу. Все присутствующие офицеры при входе его вытянулись, руки по швам; одни колонисты стояли так же вольно, как и до него. Его превосходительство, не обращая ни на кого внимания, подошел к немцам, приветствовал их ласково и пустился с ними в длинный разговор, содержание которого невозможно передать, потому что никто из присутствующих офицеров не знал немецкого языка. Прения, вероятно, были весьма горячие, судя по декламациям одного рыжего колониста, одетого в синий сюртук из толстого сукна, побелевшего на швах, и по негодованию, выражавшемуся на лице другого, топавшего с досады отставленною ногой: он стоял подбоченясь и был одет в куртку из крестьянского сукна; из-под ненатянутых панталон его, того же изделия, выглядывала толстая рубашка. Не станем, однако, распространяться в описании этих белокурых грубых и наглых пришлецов: кто их не знает! Кто не имел с ними когда-либо дела? Если б встретился такой человек, мы предложим ему удовлетворить свое любопытство где-либо в соседстве: колонистов можно найти по всем углам святой Руси; они все на один лад. Заметим тут с гордостью, что иностранцы не могут сказать того же о нас: мы не нуждаемся в чужом покровительстве, не ищем службы, ни средств к жизни на чужбине, и не проливаем крови своей за чужое отечество. Русское имя слишком дорого нам, чтобы променивать его на другое.
Проговорив более часа с колонистами, его превосходительство раскланялся с ними и подошел к Александру, которого спросил, затянувшись дымом из чубука и выпустив ему в лицо:
– Что вам угодно?
– Прибыв к Кисловодским целебным водам, к вашему превосходительству имею честь явиться.
– Вы ранены?
– Точно так.
– Когда?
– Нынешнего года в марте месяце, при отбитии нашего плена у закубанцев.
– Ваша фамилия?
– Пустогородов.
– А, знаю! – Потом, обратясь к линейному казачьему офицеру, спросил: – Что тебе надобно?
– К вашему превосходительству имею честь явиться, – отвечал офицер, подавая письмо.
– От кого это? – спросил генерал, рассматривая адреса.
– От кордонного начальника, с Кубани, ваше превосходительство!
– А!.. Здоров ли кордонный начальник? – спросил генерал, распечатывая письмо. – Да, что это у тебя за оружие?
– Слава богу, здоров, ваше превосходительство! Это оружие разбойника Али-Карсиса, которое кордонный начальник поручил мне доставить вашему превосходительству,
– Покажи! – сказал генерал Мешикзебу, протягивая руку. После продолжительного рассматривания клинка он отдал шашку Александру и сказал: – Посмотри, любезный Пустогородов… ты должен быть знаток… какова шашка?
– Прекрасная!.. – отвечал Александр, рассматривая клинок. – Она действительно принадлежала Али-Карсису; мне это очень известно, потому что она отбита моею сотнею и отнята кордонным начальником. Я представил о ней по начальству и просил или возвратить, или выдать сотне ее ценность.
– Точно, ваше превосходительство, есть подобное донесение, – подхватил офицер, стоявший с кипою бумаг.
– Каким же образом привезли ее ко мне? – спросил генерал у линейного казачьего офицера.
– Капитан Пустогородов ошибается, или я обманут казаками, – отвечал офицер, – кордонный начальник при мне отдал своеручно деньги принесшему это оружие.
– Чего же оно стоит? – спросил генерал, начиная читать письмо.
– Теперь запамятовал, ваше превосходительство, но узнаю, – отвечал офицер.
– Узнайте же, пожалуйста, потому что, если оно не очень дорого, я его куплю. – Прочитав письмо, он обратился к офицеру с бумагами: – Напиши-ка от меня рапорт к начальнику Линии. – И, водя по письму указательным пальцем, прибавил: – По воле… вы пропишете имя моего начальника… имею честь всепочтеннейше… слышите, всепочтеннейше…
– Слушаю, ваше превосходительство!
– Имею честь всепочтеннейше довести вашему превосходительству о нижеследующем… Дошло до сведения его сиятельства, что кордонный начальник заплатил своеручно за оружие, отбитое у Али-Карсиса, почему его сиятельство приказать всепокорнейше просить ваше превосходительство изволил – поставить это на вид всем инстанциям, по которым неосновательная жалоба о том, будто бы за оружие Али-Карсиса не заплачено, дошла до вас. Между тем его сиятельство изволил также заметить, что вашему превосходительству следовало бы удостовериться в справедливости этой жалобы, прежде чем утруждать ею начальство. – Тут он обратился к линейному казачьему офицеру со словами: – Ваш кордонный начальник отлично отзывается о вашей службе и ходатайствует вам награду, опасаясь, однако, отказа, ибо вы недавно получили Владимирский крест; но будьте спокойны, это нисколько не помешает вам получить золотую саблю. Через полчаса будьте у графа, я приду туда и вас представлю. Вам, капитан Пустогородов, – промолвил он, пуская в лицо Александра целое табачное облако, – вам делает особенное… непростительное… – и затянулся дымом, – бесчестие, что начальник вами недоволен. Вот что он о вас пишет. – И генерал показал ему письмо. – Могу вам только заметить одно: тем для вас же хуже; вы видите этого офицера: он не был, как вы, ранен, не проливал крови, а награжден за то же самое дело, за которое вы ничего не получили.
Глаза Александра засверкали от ярости, но дух дисциплины, привычка удерживать свои порывы превозмогли чувства, он с кротостью отвечал:
– Позвольте доложить вашему превосходительству, во-первых, что я ни в чем не подчинен кордонному начальнику и льщу себя надеждою, что отзывы моих настоящих начальников, полкового командира и наказного атамана, будут всегда в мою пользу; во-вторых, что хотя меня почти никогда не награждали и всегда мое отличие оставалось без возмездия, не менее того я не завидую наградам других, в особенности когда они совершенно незаслуженны. Так, например, господин казачий офицер получил крест за военное дело, в котором не участвовал, потому что в то самое
