без них и на работу, хотя бы учеником, устроиться было нельзя – а люди сильно боялись, что «на всех мест на заводах не хватит». А еще больше люди боялись, что не хватит мест в ФЗУ – и это опасение имело под собой веские основания. А ведь выпускник ФЗУ после года обучения на производстве мог получить зарплату раза в полтора большую, чем проработавший год на том же заводе учеником. Просто потому, что заводской «ученик» – это на самом деле подсобный рабочий, которого к станкам особо никто и подпускать не станет, и научиться он за год ничему и не сможет…
По подсчетам товарища Струмилина, к следующему учебному году количество старшеклассников вообще должно было втрое сократиться, а вот что он не подсчитал, так это сокращение количества школьников вообще. Потому что довольно много кому – в особенности на «новых территориях» – правила предоставления детям образования сильно не понравились, и люди массово стали Советский Союз покидать. То есть далеко не все люди – однако НКИД как-то договорился с Джойнтом, и теперь, если за потенциального эмигранта иностранцы были готовы оплатить расходы на его содержание и заплатить за билеты… Правда и тут все было не так грустно, как предполагала поначалу Вера: из примерно пятидесяти тысяч вынужденных переселенцев из Польши, завербовавшихся в Приишимские степи на строительство канала, почти двадцать тысяч решила что от добра добра не ищут и никуда уезжать не стали. Что, впрочем, практически полностью «скомпенсировалось» массовым выездом большого числа «деятелей искусства». Последние, правда, начали валить из страну не из-за школьной реформы, просто договор НКИД с Джойнтом обеспечил им заметное упрощение всех необходимых процедур – а главной причиной такой эмиграции стало то, что новые законы в области авторских прав полностью пресекло им возможность жить на постоянные выплаты за давно проделанную работу. Да и за новые «творения» безумных гонораров вроде не предвиделось: даже если каким-то невероятным образом получилось бы изготовить многосоттысячный тираж, гонорар за такое издание все равно был сравним с зарплатой какого-нибудь инженера…
Однако Вера сочла, что в целом ситуация улучшается, ведь на предприятиях химпрома все проблемы с кадрами – по подсчетам того же Струмилина – должны были полностью исчезнуть уже к началу следующего лета. В том числе и потому, что на химических заводах даже понятие «ученичество» отсутствовало, а все желающие там поработать отправлялись или в полугодовое училище, или – гораздо чаще – в двухгодичный техникум. И училища с техникумами (иногда совсем небольшие, а иногда и рассчитанные на тысячи учащихся) имелись при каждом заводе…
Еще одним следствием школьной реформы стало существенное увеличение производства продукции легпрома, главным образом швейных изделий. Швейных-то фабрик давно уж в каждом втором городе понаставили – а «высвободившиеся» девочки, шить, как правило, уже умеющие, пошли работать швеями-мотористками на эти фабрики. Товарищи в правительстве этот момент тоже учли, по фабрикам нужные указания еще в середине октября разослали – и теперь чуть ли не половина этих фабрик начала работать в две смены. Тут, конечно, тоже проблем выявилось немало, ведь фабрикам не только швеи нужны, но и ткани с нитками и прочей бижутерией – но это были проблемы решаемые, ведь и ткацкие фабрики тоже стали быстро переходить на двух и даже на трехсменную работу. А у них с сырьем проблем уж точно не было: когда хлопок для производства пороха не требуется, то получается гораздо больше этого хлопка направить в текстильную промышленность. Да и о химических волокнах все же забывать не стоит…
А еще товарищ Молотов озаботился по поводу импорта разных тканей. Вот только чтобы обеспечить этот импорт, пришлось немного обездолить отечественных меломанов: почти весь тираж пластинок с новыми записями Вивальди и Бетховена был отправлен в Швецию (откуда они быстро разошлись по всей Европе). Иосиф Виссарионович поэтому даже выразился в том плане, что «можно было бы заранее выстроить еще пару пластиночных заводов» – но он и сам прекрасно понимал, что НТК делает все, что может. А обеспечивать фабрики сырьем на текущий момент было гораздо важнее… впрочем «музыкальный голод» слегка утолили выпуском гибких пластинок на лавсановой пленке: качество у них было, конечно, так себе, зато и стоили эти пластинки копейки (на самом деле их продавали по девяносто копеек в конверте буквально из газетной бумаги), а то, что они не стереофоническими были – так вообще плевать, у народа стереопроигрыватели редко водились…
Кстати, гибкие пластинки и за рубежом определенную популярность приобрели, хотя «официально» их в Европу вообще не экспортировали. Зато довольно много их отправлялось в Монголию и в Корею (а для записи соответствующей музыки в Благовещенске была организована студия звукозаписи). Там и оборудование было попроще (использовались американские рекордеры, работающие на «номинальной» скорости), и тиражные станки попримитивнее были… А вот электрофоны для «ближнего зарубежья» были гораздо более сложными. То есть сами по себе они были практически такими же, как и любые другие, только комплектовались они натриевым аккумулятором, обеспечивающим часа три непрерывной работы, и ручным генератором, которым этот аккумулятор можно было подзарядить где-то в степи. Вот только особой популярностью они пользовались не у кочевников Монголии, а у корейских крестьян: их, по мнению Веры, о таком феномене узнавшей еще летом, привлекала не столько музыка, сколько возможность подключения к аккумулятору небольшого фонарика, позволяющего ночью освещать жилище не рискуя его при этом сжечь…
Когда Валентин Ильич узнал об этой особенности «проигрывателя для кочевников», он с некоторым недовольством поинтересовался у директора выпускающего эти агрегаты завода:
– Ну и зачем мы за свои, между прочим, деньги обеспечиваем всяким монгольским и корейским мужикам все эти радости? Эти же электрофоны мы им продаем вообще по цене ниже себестоимости!
– Это мы международную солидарность трудящихся демонстрируем, и во всем мире об этом знают.
– Да всем плевать на эту солидарность, и никто почти про нее вообще не слышал!
– Кому надо – тот слышал. Но эти, то есть те, кому надо, не слышали от том, что в качестве отхода производства Благовещенский завод электрофонов выпускает еще и армейские радиостанции, с такими же батареями и генераторами, и выпускает их по паре сотен в сутки.
– А зачем тогда мне про солидарность в уши лил?
– Распоряжение Лаврентия Павловича. Сначала всем говорить про солидарность, вот я и привык…
– И правильно привык. А ты не думал у себя и цех по производству нормальных пластинок поставить? А то когда одна фабрика на всю страну…
–
