швартовались катера, моторные лодки. Среди этой мелюзги непропорциональной громадой возвышался пассажирский лайнер – он совершал затяжной круиз вплоть до Варны и Стамбула. Только этим утром замер у причала и должен был простоять здесь ровно сутки.
Может быть, все так совпало, что параллельная операция ФСБ связана с лайнером. Но если б она была в самом деле ответственной и важной, неужели Федор Филиппович не отложил бы затею с рейсом в Сухуми? Очень все странно, но нужно выполнять свои обязанности. У него, Глеба Сиверова, есть начальник – этот человек для него и ФСБ, и держава, и главное мерило добра и зла.
Тенью проскользнув по дальней оконечности пристани, Глеб углубился в город и пристроился на заранее выбранном месте. Отсюда, с крыши здания, он мог без всякого бинокля различать, что творится на пирсе.
Примерно через полтора часа сюда заехал грузовик с прицепом, где в два уровня красовались четыре автомобиля. По силуэтам Глеб опознал два «БМВ», «Пежо» и «Мицубиси». «Бумеры» были, как положено, черными, «Пежо» имел цвет «мокрого асфальта», последняя из машин отливала синевой.
Судно под абхазским названием «Алены» оказалось не таким большим, чтобы завезти на палубу весь прицеп. Пришлось откреплять машины, ставить их поодиночке и снова крепить. На катере их тоже расположили в двух уровнях – вся процедура заняла время до полудня.
Сиверов не заметил ни на самом судне, ни возле него людей со специфической осанкой, которые бы время от времени осматривались по сторонам. Вывод напрашивался сам собой: главный груз сюда еще не доставили.
Рано или поздно он должен появиться – ведь не ради «следственного эксперимента» Потапчук велел потопить этот приличных размеров катер. Наверняка, ради груза, который должен пойти ко дну вместе с самим плавсредством.
Проще всего было бы воспользоваться аквалангом, проплыть под водой и прилепить взрывное устройство с таймером к днищу катера. На полпути оно благополучно бы сработало. Но Потапчук ясно объяснил, как действовать, значит имел основания выбрать именно такой план.
Наблюдение пора было прекращать, оставалось сделать еще многое: договориться насчет лодки, окончательно убедить Шумахера, взять клеенчатую сумку из гаража и собрать свою команду вместе.
Позвонив по мобильному Гайворонскому, Глеб вызвал его из гостиницы, назначил место встречи внизу возле дома и велел сменить себя на крыше.
– Долго мне там сидеть?
По мятому и бледному Гогиному лицу ясно читалось, что отсутствие соседей и чтение газеты так и не помогли ему заснуть прошедшей ночью.
– Ты же хочешь быть с того края, где спокойней. Вот я тебе и нашел самую непыльную работу, – Слепой вручил ему бинокль. – Все запоминай: кто, что, когда. На память не надеешься – помечай, я должен иметь полную картину.
* * *
Глеб явился в церковь в полной уверенности, что с Харитоновым ничего не выгорит. Невозможно вернуть к прошлому человека, который проводит здесь день за днем, старательно выпевая акафисты в скромном по составу хоре. Наверное, только гипнотизер смог бы заставить его взять в руки оружие и принять участие в заплыве за большим кушем.
Слепому показалось, что Харитонов ожидал его скорого возвращения. Человек в черном костюме и черной, застегнутой на верхнюю пуговицу рубашке кивнул и широким шагом направился навстречу. Прежде его движения были гораздо более плавными и неторопливыми.
– Пойдем.
Молча миновав несколько кварталов, они вошли в неказистый жилой дом, явно требующий капитального ремонта. Здесь у Шумахера была однокомнатная квартира, похожая на монашескую келью. Минимум мебели, минимум удобств. Ветхозаветный холодильник «Саратов», пара табуретов, застеленный топчан с тонким тюфяком, религиозная литература на полке. Чистота и порядок идеальные – ни пылинки, ни соринки, окна вымыты до блеска.
Глеб ожидал, что Харитонов начнет сейчас цитировать Священное Писание, отговаривать его от участия в греховной затее. Вместо этого хозяин молча полез под топчан, вытащил оттуда сверток и стал его разворачивать.
Раньше, чем Глеб увидел предмет, он узнал характерный запах. Так могло пахнуть только оружие в смазке. И действительно, Шумахер достал девятимиллиметровый «Стар» с дырчатым стволом, похожим на скатанный в трубку дуршлаг – вполне серьезное оружие с магазином под тридцать два патрона и складывающимся металлическим прикладом. Поцеловал его, как святыню, и стал разбирать.
– Зачем это? – спросил Глеб, не веря своим глазам.
– Протереть перед использованием.
– Сам, что ли, пойдешь? – Слепой не играл роль, он был искренне удивлен.
– Нет у меня никого на примете. А спустить на тормозах нельзя. В благом деле я с вами, дурным без меня займетесь.
– То есть замочить их ты поможешь, а долю свою отдашь на благоустройство храма?
– Я ее просто не возьму. Захотите – поделите, захотите сами от моего имени пожертвовать – возражать не стану. Я к этим деньгам не прикоснусь.
Слепому понадобилась почти минута, чтобы переварить такой результат. Он даже пожалел, что сыграл настолько убедительно. «И с этим удалось. Какого черта они все такие легковерные? Все ведь совершенно неправдоподобно. Или охотнее всего принимают за правду именно этот сорт неправдоподобия?»
За минуту Шумахер закончил протирать «ствол» и готов был приступить к сборке.
– Может, не стоит тебе ввязываться?
– Я сознаю, что совершаю грех. Но теперешнее зло не победить, подставляя другую щеку. Его надо давить по мере сил.
Собрав свой «Стар», Шумахер щелкнул затвором и взялся заполнять магазин патронами, празднично блестевшими на солнце. Потом встал возле дешевой иконки в углу и начал молиться шепотом.
– Только имей в виду, – предупредил он, покончив с молитвой. – Если там окажутся не чечены, а наши, русские, я ни одного выстрела не сделаю.
Выйдя от Харитонова, Глеб сразу сел в автобус, расположившись таким образом, чтобы его нельзя было увидеть снаружи, с улицы. Сам он имел возможность искоса посматривать в окно, обдумывая случившееся. Или никакой метаморфозы не случилось? Может, Харитонов всегда был готов взять при надобности в руки свой «Стар»? Иначе зачем, рискуя, хранить оружие?
Вдруг Глебу почудились знакомые черты. Человек выходил из подворотни, одновременно всплывая из памяти, но остановка была еще впереди, и автобус катился к ней, не сбавляя ходу.
«Кто это, черт возьми?» Память была таким же оружием Сиверова, как твердая рука или зрение в темноте. Очень редко между
