полпути. Выражение его лица — смесь беспокойства и подозрения.
— Почему? Ты сказал, что он напишет, когда будет безопасно. Нам нужно идти.
— Ты сама так сказала. Мы не знаем, написал ли ему отец, чтобы он пришел на склад. А если, это не Алекс? — спрашивает Николай.
— О, так теперь ты решил прислушаться ко мне? Мне все равно, кто, черт возьми, прислал это сообщение. Я хочу, чтобы ты отвез меня на этот склад, немедленно! — кричу я, мое терпение лопается. Опасность не имеет для меня никакого значения. Все, что имеет значение для меня сейчас — это быть рядом с Алексом.
— Амелия, черт возьми, ты можешь просто остановиться и подумать? Если бы это был Алексей, ты не думаешь, что он убедился бы, что мы не попадем в какую-нибудь дерьмовую ситуацию? — спрашивает Николай. Я вижу беспокойство на его лице, но мне все равно.
— Мы должны доверять ему. Разве ты не это сказал?
Его глаза изучают мои, ища любой признак того, что я понимаю серьезность положения. Я не могу думать не о чем сейчас, кроме Алекса.
— Пожалуйста. Отвези меня к нему, Николай, — прошу я.
— Если с тобой что-нибудь случится, он никогда меня не простит.
— Тогда пусть со мной ничего не случится, — отвечаю я, не позволяя страху или сомнению затуманить мой разум.
Николай колеблется, и я вижу, что какая-то часть его хочет быть на этом складе вместе со своим другом, чтобы помочь ему в любой ситуации. Однако обещание, которое он дал Алексею, обеспечить мою безопасность, его тяготит. Наконец, он идет на уступку.
— Давай я сначала попробую позвонить ему, чтобы убедиться, что сообщение действительно от него.
— Отлично, — говорю я. — Тогда поторопись и позвони ему.
Николай ставит звонок на громкую связь, и тот сразу же попадает на голосовую почту. Мой желудок опускается, когда я понимаю, что Николай, скорее всего, прав, и это ловушка.
— Нам все равно нужно идти, — говорю я. — Ты же знаешь. Мы нужны ему.
Николай тяжело вздыхает, проводя рукой по волосам.
— Да, я знаю.
— Я не боюсь, — говорю я, пытаясь успокоить его.
— А стоило бы, — говорит Николай, его голос смягчается.
Ева врывается в комнату, ее темные волны подпрыгивают при каждом шаге. Я инстинктивно выпрямляюсь, мое сердцебиение учащается при виде ее взволнованного выражения лица.
— Амелия, — выдохнув говорит она, прислонившись к дверному косяку. — Я думала о том, как быть со смертью твоего отца.
Я киваю, призывая ее продолжать, пытаясь подавить тревогу, которая угрожает захлестнуть меня из-за Алекса. Ева проводит рукой по волосам, ее теплые карие глаза ищут в моих поддержки.
— Я заметила, когда вернулась из Испании, что твой отец, ну, он просто был не похож на себя, — нерешительно говорит она, прикусывая губу. Она не ошиблась в своем утверждении. Я заметила, что он стал медленнее, и в нем появилась хрупкость, которой я раньше не замечала. Полагаю, он тоже это почувствовал, учитывая наши разговоры о том, что я стану управлять семьей.
— Продолжай, — отвечаю я.
— Я тут подумала, а что, если мы скажем всем, что у него рак? — предлагает Ева.
— Уверен, что пулевое ранение в его голове создаст некоторые проблемы в вашей истории, — вставляет Николай.
Ева качает головой.
— Нет, в этом-то и прелесть этой идеи. Мы можем сказать, что он знал, что болен, а когда узнал, что смертельно болен, решил, что не позволит какой-то болезни свалить его, и назвал преемника, прежде чем покончить с собой. Мы скажем всем, что он был полон решимости уйти на своих условиях.
Я поджимаю губы, обдумывая идею Евы. Однако мои мысли разделились между разговором и осознанием того, что Алекс, скорее всего, в беде.
— Может быть, но как насчет Изабеллы? Как ты объяснишь её смерть?
Ева делает паузу, затем продолжает.
— Можно сказать, что когда Изабелла нашла его, она была так расстроена, что тоже покончила с собой.
— Любой, кто знает Изабеллу, знает, что она никогда бы не сделала ничего, чтобы навредить себе, — отмечаю я.
Взгляд Николая напряженно сужается, его глаза перебегают с Евы на меня, пока мы обсуждаем выдуманную историю. Его пальцы ритмично постукивают по ноге, указывая на то, что он глубоко погружен в размышления.
— Если ты или твой брат станете главой семьи, единственный способ удержать власть — это требовать повиновения, — говорит он властным тоном.
— О чем ты говоришь? — нетерпеливо хмыкаю я.
— Ты боишься, что никто не поверит в твою историю об Изабелле, но они не обязаны в нее верить. Они просто должны принять ее. Последствия должны быть серьезными, если кто-то посмеет усомниться в правде, которую вы расскажете, — объясняет он.
От его слов у меня по спине пробежал холодок, но я знаю, что он прав. Сила и безжалостность — вот что помогает нам выжить в этом извращенном мире. Я киваю, позволяя обдумать себе совет Николая. Я представляла, что, когда сменю отца, буду управлять делами по-другому, но теперь сомневаюсь, что это вообще возможно. У моего отца была причина, по которой он так долго управлял делами, и Николай прав. Если я хочу, чтобы наша семья сохранила то, что он построил, мне, скорее всего, придется править так же, как он.
Ева потирает подбородок, на мгновение задумавшись.
— Единственное, что я еще не придумала — как убедить полицию, что произошло именно так, — признается она, беспокойно морща лоб.
Я не могу удержаться от смеха: он горький и пустой.
— Не думаю, что это будет проблемой, — говорю я, качая головой. — У нас в штате достаточно детективов, чтобы обеспечить их сотрудничество.
— Тогда решено, — заявляет Ева.
Винсент входит, его темные глаза сужаются, оценивая разговор, который он услышал.
— Что решено? — спрашивает он, в его голосе звучит подозрение.
— У нас есть план, как справиться с последствиями смерти отца и Изабеллы, — отвечаю я, решительно встречая его взгляд.
— Вот как? — Винсент скрещивает руки на широкой груди и поднимает бровь. — Может быть, вам
