меня и Борьку. По крайней мере его похрюкивания напоминали тихий смех.
Потом еще этот бедолага-охранник попытался стянуть с Бориса очки. Я честно предупредил, делать столь большую глупость не надо. Кто бы меня послушался?
— Твою мать! — Отшатнулся парень, едва не выронив пистолет из руки.
Конечно «твою мать». Хорошо, что всего лишь так обошлось. Будь охранник чуть понежнее, инфаркт неизбежен.
Борькины глаза стали совсем белыми. То есть, чисто технически все было на месте: радужка, зрачок. Но просто белые. Рассмотреть их можно теперь лишь при определенном усилии.
— Это что за херня? — Растерянно спросил парень.
Причем спросил почему-то Тень. Удивительно нелогичные люди живут в этом мире. Откуда Безликому знать, что там случилось с Борисом.
— Болеет он… — Ответил я вместо Тени. — Отдай человеку очки и успокойся. А то он сейчас в тебя плюнет и ты станешь таким же…
Через секунду Борис уже сидел в очках. Парень молча сопел рядом. А я хмуро пялился в окно.
В тот момент мне казалось, вся ситуация с очередным похищением — случайность. Наивный. Это закрытый мир повлиял на меня таким образом, что я стал мыслить ограниченно. Забыл, случайностей не бывает. В любом мире есть лишь закономерности. Главное, понимать, откуда они вытекают и к чему ведут.
Российская Империя, Кадетский корпус, год 2027 Нового времени
Михаил Сергеевич Левин свою должность сильно не любил. И детей не любил. Особенно этих. Зажравшихся, избалованных, наглых сынков Старейшин, их племянников, троюродных внуков и пятиюродных хрен его знает кого. Тащат в школу, всех подряд. Главное, чтоб стояла печать принадлежности Дому.
Была бы воля Михаила Сергеевича, он бы детишек этих, как щенков, топил в реке. Вот прямо скопом брал, швырял в воду, и с огромным удовольствием наблюдал, как они, пуская пузыри, идут ко дну. Воют, кричат, папочек своих всесильных зовут.
А чтоб наверняка итог получился благоприятным, потому что кое-кто из малолетних говнюков неплохо плавает, на шею каждому повесил бы здоровенный камень.
Говорят, все приходит из детства. Возможно так и есть. К примеру, ненависть Михаила Сергеевича имела причины. Вернее, сам Михаил Сергеевич искренне считал, что его ненависть имеет причины.
Дело в том, что он родился в семье, которая была… Ну как сказать…Не богатая, не бедная. Не умная, не глупая. Не щедрая, не жадная. Короче, никакая. В то время, как детишки каждого Дома, особенно Наследники, с детства имели все. Вообще все. Целый мир лежал у их ног. У Михаила Сергеевича не было ничего. У него только была никакая жизнь. И родители его тоже были никакие. Родителей Миша ненавидел особо сильно.
Почему? Да потому что плохо старались. Плохо! Талдычили лишь о духовном, о возвышенном. Да, если судить по общим меркам, то многое у них имелось. Свой дом. Приличная еда. Неплохие вещи. Но все это было средним!
Однако сам Миша и его родная младшая сестра знали наверняка, придет момент, когда они из этой задницы выберутся. Оба, и Михаил, и Машенька, считали свою жизнь полной, абсолютной задницей. Особенно их злило, когда в детскую приходила маменька, в сером, унылом платье, садилась между двух кроватей и начинала детям рассказывать всякие поучительные притчи. Мол, главное — это духовная красота, духовный рост. Деньги — зло. Богатство — соблазн и искушение.
Машенька, хоть и была почти на двенадцать лет младше брата, уже тогда понимала все правильно. Едва мать уходила из комнаты, девчонка приподнималась в кровати, смотрела на Мишу, а потом уверенно заявляла:
— Когда вырасту, выйду замуж за главу какого-нибудь Дома.
Это она говорила без пояснений или предисловий. Просто одну фразу и все. В то время было ей, на секундочку, четыре года. А Мише как раз исполнилось шестнадцать. У них даже не имелось возможности жить в разных комнатах. Чтоб у каждого был свой уголок. Потому как родители считали это барством и сибаритством. Есть, где спать, уже хорошо. Пусть средненько, но зато без излишеств.
Именно поэтому Михаил Сергеевич, став взрослым, ненавидел все среднее. Ему нужно было много. Много всего. И это непременно придет. Непременно… Нужно только подождать.
Размышления господина директора кадетской имперской школы прервал звонок мобильного телефона, который лежал тут же, на столе.
Левин схватил трубку, посмотрел на экран, с которого, в свою очередь, на него смотрело красивое лицо абонента, настойчиво ожидающего ответа, а затем решительно провел пальцем.
— Да. Слушаю. — Рявкнул директор, прижав телефон к уху.
— Мишань, а я чет не поняла. Почему о пропаже ублюдка я узнаю от собственного мужа, а не от тебя. Что за ерунда?
Михаил Сергеевич взял ручку, лежавшую на столе и принялся вертеть ее в пальцах. Он чувствовал сильное раздражение, а вот такие, методичные движения его успокаивали.
— Маша, я сам об этом узнал пару часов назад…
— Пару часов, Миша! Пару часов! И первым делом ты позвонил не мне. Ты позвонил Матвею. На хрена, спрашивается? Вообще-то, хочу напомнить, что ты обещал решить проблему еще три года назад, когда предложил отправить уродца к тебе в школу. Ты обещал, что сделаешь все для моего спокойствия. Что его доведут до ручки твои ученики.
— А ты, Маша, обещала, что я получу место Правой руки Старейшины. Забыла? Отчего-то не вижу я ни себя на этом месте, ни почета, ни денег. А вообще-то, на секундочку, если бы не моя светлая голова, ты бы уже лет пять назад ехала с чемоданом в сторону Саратова. К маме и папе. Это я тебе подсказал идею с ребёнком. Это я тебе подсказал…
— Заткнись! — Рявкнула в трубку Мария Сергеевна. Вернее, для господина Левина она по-прежнему оставалась Машей. Но для других стала уже Марией Сергеевной. — Думай, что говоришь! Язык прижми. Об этом даже про себя не смей. Ясно? Ладно. Пропал и черт с ним. Может, сдохнет, наконец. Пока он живой, я спать не могу. Так и мерещится, что Матвей правду узнает, да этому уроду все отдаст. Имей в виду, он к тебе поехал. Матвей. Еще часа два назад. Я разозлилась сильно, не хотела тебя предупреждать. Но потом подумала… Надо.
— Зачем поехал? — Очень ненатурально удивился господин Левин. Хотя ответ на этот вопрос знал прекрасно. И то, что глава Дома Черной Луны вот-вот появится, тоже знал.
— Да хрен его разберет. Максимку, жирного урода, взял и умчался. Смотри, Миша, не делай так больше. Никто не
