все, покойник, решивший ответить на все мои вопросы? – спрашиваю я.
– Извини, – говорит Ин. – Говорить правду оказывается сложнее, чем я думал… Черт!
В глазах Ина появляются слезы.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, однако я не в том положении, чтобы сейчас называть вещи своими именами. Да, ты прав, Олег, прав, дорогой, – на слове "дорогой" младший брат Таи превращается в Сэнди, – надежды ты действительно лишишься. Но могу сказать тебе точно – ты лишишься надежды лишь для того, чтобы обрести ее вновь.
– Бред, – говорю я. – Все это бред.
Ин молчит. Да, именно Ин – то, что он сейчас выглядит как Сэнди, никак не меняет моего к нему отношения. Думаю, это оттого, что тело Сэнди полупрозрачно, как у мертвеца, а я-то знаю, что моя девочка жива…
– Я понял твои намерения, Ин. Ты… ты продолжаешь вести свою игру. Ты захотел использовать мою смерть, чтобы развеять свою скуку. Ты оградил меня от других призраков – поэтому я не смог увидеть Клэр после ее смерти. Ты запер меня в невидимой темнице и продолжаешь измываться надо мной – как в роли соперника, пронзая меня невидимыми ножами, так и в роли союзника, якобы отвечая на мои вопросы.
Ин в образе Сэнди проходит сквозь меня и останавливается, будто бы пытается стать со мной одним целым. Я переношусь в спальню, Ин переносится следом и перед ответом смотрит на меня несколько обиженно.
– Все на самом деле так, как ты обо этом думаешь, – говорит Ин. – Радует, что в будущем ты будешь думать по другому.
– Ты просто скучающий дух, который перенес на меня свое проклятие. Вот и все. Тот бред, что ты нес, можно спокойно забыть…
–…ага, забыть с сожалением о своем потраченном времени, – договаривает за меня Ин. – Хорошо, Олег, как тебе угодно. Но перед тем, как ты уснешь – а уснешь ты через десять секунд – подумай, почему я куражусь над тобой, над невинным Олегом Ривником, а не над насиловавшим мою сестру и тоже умершим Ривьерой.
Ин исчезает. Его предположение действительно ставит меня в тупик, но как следует обдумать его я не успеваю.
– Все повторяется. Твоя жена умрет, ты побудешь с ней, с ее старым духом, оденешь ее во все то, во что хочешь одеть, она просто растворится, а ты… ты в один день проснешься, и поймешь, что здесь ты уже был, – говорит мне Кин.
– Духи умирают, это очевидно. Ничто не вечно. Порой люди хотят бессмертия, но порой не понимают, зачем его хотят. Они умудряются скучать даже в том невыносимо коротком отрезке времени, что у них называется жизнью, – говорит мне Олег Ривник.
А кем же тогда являюсь я?
– Я смогу проникнуть в свое собственное живое тело? – спрашивает меня Сэнди.
– Не знаю. Если время пойдет по кругу, и в твоем теле не будет других мертвецов, то думаю, тебе удастся как минимум посмотреть на свои мысли со стороны.
Олег Ривник согласно кивает и говорит мне:
– Когда тебе станет скучно, ты тоже будешь заниматься тем же, чем и я.
– Почему никто не знает о сути проклятия? Может, потому что оно для каждого разное? – спрашивает меня Сэнди.
– Чем больше вторжений, тем короче отрезок, который ты будешь проживать по кругу, – говорит мне Олег Ривник.
– Если скажешь о проклятии, сам будешь проклят, – говорит мне Кин.
– Ты не умеешь читать прозрения. Можешь плевать на Бога и дальше, даже его наказание не должно мешать тебе презирать его, – говорит мне Клэр.
Перед глазами появляется Ирвин Нортон Фингертипс. Предыдущие собеседники никуда не исчезали – потому что они не появлялись. Я лишь слышал их голоса…
Я лечу в пропасть.
Такой молодой, но такой умный, думаю я про Ина и чувствую, что думаю так уже не в первый раз. И голос у него слишком взрослый – и эта мысль несвежа. Хотя позже я вспоминаю, что Ирвин живет уже по второму кругу. А я, наверное, самый проклятый дух в этом мире! Хм… это значит, что мне можно все. Сильнее меня уже не накажут.
– Если все мертвецы прокляты, то почему они не говорят о проклятии? – спрашиваю я у Ирвина.
– Их очень мало, – отвечает Ирвин и превращается в Таю. И голосом Таи продолжает:
– И все они прячутся. Они опустошены. Те, кто знает о проклятии, уже прокляты, ты же знаешь. А покойников много. И душ много. Сколько они живут в среднем – не знаю. Наверное, это зависит от их желания жить…
Затем Тая – или Ин в теле Таи – смотрит на меня с яростью и спрашивает:
– Хочешь есть?
Я лечу в пропасть.
– Нет.
– Может, съешь что-нибудь?
Мой путь
Я – это ты.
Я это каждый, кто окружал меня после смерти.
Мое имя – ничто. Я сам – это все.
Я…
Я лучше начну с того места, на котором мы остановились.
Я просыпаюсь. Лежу в спальне, в полу – именно так, в полу, моя спина находится чуть ниже поверхности пола. Нет ни притяжения, ни невесомости. Технически, я вешу в воздухе, но если думать образно, то меня в полной мере можно считать лежачим.
Моя Сэнди ходит по комнате, и ходит быстро, можно даже сказать лихорадочно. Она говорит с кем-то по телефону. До меня долетают обрывки разговора:
– Я готова… Все будет хорошо… Не люблю банальных слов, но банальностью становятся и вечные вещи… Ха-ха-ха, да, это уже не банально… Я исправляюсь… Не волнуйся, деньги у нас есть, придумаем что-нибудь… Целую!
Я вижу раскрытый чемодан, в нем – гора из вещей, которая вряд ли позволит чемодану закрыться. Рваная серая накидка валяется на полу рядом с чемоданом, но небрежность Сэнди всегда была ее изяществом. Моя девочка переезжает, это очевидно, но куда? К Тае? В дом Генри Ашеса с его злосчастными виноградниками, который, за неимением других наследников, попадает в ее собственность?
Ответы на эти вопросы достаточно важны для меня, ради них можно не раз и не два пробираться в голову Сэнди, Таи или других людей, возможно имеющих отношение к переезду Сэнди… но я ни в чью голову не пробираюсь. После разговора с Ином я понял, что самое откровенное, что можно от него услышать, так это очередную тайну с претензией на раскрываемость в течение какого-то времени. В любой другой день я бы чувствовал ярость, вызванную необходимостью получить удовлетворяющие меня ответы, но ярости нет, есть только чувство – неопределенное, едкое, что-то похожее
