погода казалась ей сырой и прохладной, еда – тяжелой и кислой, одежда – жесткой и непрактичной. Ее руки все еще были красными и потрескавшимися. Она знала, что, помимо безопасного мирка Карндейла, есть и другой – тот, в котором она выросла, – мир жестокости и боли, так что была рада своему нынешнему убежищу.
Со временем Чарли и Марлоу тоже здесь освоятся.
Они прошли мимо комнат других мальчиков; их двери были открыты, кровати застелены, все вещи аккуратно стояли на своих местах. Когда ребята спускались по узкой лестнице для слуг, направляясь к мисс Дэйвеншоу, а потом в комнату для занятий, Комако снова украдкой взглянула на Чарли и Марлоу. Странно было даже думать о том, что эти мальчики столкнулись с Джейкобом, что они видели его и даже дрались с ним. Они казались такими… невинными. Сама она не видела Джейкоба уже много лет. Иногда она вспоминала его – в основном таким, каким он был в Токио и в первые дни их морского путешествия. Добрым, спокойным и молчаливым человеком с тихой грустью в глазах. Вспоминала, как они вместе стояли на палубе и любовались опускавшимся в море солнцем. Он научил ее управлять своим талантом, рисовать пылью так, чтобы она ранила меньше, чтобы запястьям не было так холодно. Она понимала, что он старался отвлечь ее от мыслей о сестре, но была благодарна ему за ту поддержку. Но даже в самом начале их путешествия, пока они плыли вдоль побережья Китая, еще до того, как он исчез, она видела, что он все больше замыкается в себе и все меньше спит. Перемены в нем не укрылись и от внимания мистера Коултона, это она тоже понимала. А потом в Карндейле у нее началась новая жизнь: уроки с мисс Дэйвеншоу, арифметика, литература, чистописание, география. Дружба с Рибс. История орсина и природа талантов. Практические занятия по управлению пылью, контролю над ней.
Вплоть до той ужасной ночи, когда Джейкоб вернулся, до того, что он сделал с теми бедными детьми у реки, до того, как он, точно одержимый, пришел за ребенком, который теперь снова находился здесь живой и подросший, – за знаменитым «сияющим мальчиком».
Шел дождь. Проникавший в коридоры дневной свет был тусклым. Они уже подходили к классной комнате, когда Чарли догнал ее.
– Ты так и не призналась, что умеешь. Не рассказала о своем таланте.
Комако изучающе посмотрела на него, задержав ладонь на дверной ручке. И тут ее охватило то самое упрямство, которое всех только отталкивало и которому Рибс уговаривала ее не поддаваться. Она дерзко посмотрела Чарли прямо в глаза и резко отвернулась:
– Ты же знаешь про талант того существа, которое напало на вас в поезде?
– Джейкоба Марбера?
Чарли кивнул.
– Так вот, я похожа на него, – отрезала она, даже не обернувшись, чтобы посмотреть на то, какой эффект произвели ее слова.
Она не сомневалась, что это будет отвращение, испуг или нечто похожее. Поэтому просто сердито открыла дверь и вошла в класс.
Однако Чарли не почувствовал ничего подобного. В ее голосе он уловил боль, и ему стало стыдно, потому что он всю жизнь ощущал то же самое. Стало стыдно за то, что он вообще задал этот вопрос.
По всей видимости, класс для занятий когда-то был библиотекой: хорошо освещенной, со стеклянными панелями у дальней стены и кожаными диванами вдоль трех других. Когда они шагнули вперед, Марлоу взял Чарли за руку, и мальчики вместе пошли между рядами парт. Слева от них возвышалась антресоль, по обеим сторонам комнаты высились шкафы с книгами.
У дальнего окна стояла женщина, высокая, строгая и прямая, как логарифмическая линейка. Длинная, до пола, юбка и белая блузка подчеркивали ее худобу. Это, по всей видимости, и была мисс Дэйвеншоу. Она повернула к ним лицо, и Чарли увидел на ее глазах черную повязку: она была слепа.
– Мистер Овид. И маленький мастер Марлоу. Все в Карндейле очень рады видеть вас. Полагаю, мисс Оноэ уже показала вам поместье?
Чарли беспокойно посмотрел на Комако:
– Эм-м… немного.
– Понятно.
Женщина сделала паузу и повернула свое лицо к стене, прислушиваясь.
– Мисс Риббон, – резко сказала она. – Подслушивать невежливо.
– Я не подслушивала, мисс Дэйвеншоу, клянусь, – запротестовала Рибс.
– И не кралась, да, мисс Риббон? И уж точно не в чем мать родила.
Слепая женщина плавно подошла к шкафу у окна и пошарила рукой в одном из ящиков, достав из него сложенный сарафан с передником.
– Надеюсь, ради нас вы оденетесь подобающе?
– Да, мисс Дэйвеншоу, – кротко ответила Рибс.
Чарли с удивлением наблюдал, как сарафан взлетает вверх и вращается. Мгновение спустя их взору предстала Рибс – теперь отчетливо видимая девушка с раскрасневшимся лицом и откинутыми назад ярко-рыжими волосами. Она была ниже Комако, с мягкими губами и веснушками на лице. Чарли уставился на нее. Глаза девушки сверкали зеленью. Стоявший рядом с ним Марлоу тоже не сводил с нее глаз.
– Что, у меня так и не выросла вторая голова? – спросила Рибс, прищурившись.
Чарли сглотнул и отвернулся.
– Просто ты такая… красивая, – выдохнул Марлоу.
Комако фыркнула. Мисс Дэйвеншоу вернулась к столу возле окна.
– Мистер Овид, подойдите. – Она ткнула пальцем в сторону юноши.
Чарли неуверенно посмотрел на Комако. Стоявшая рядом с ней Рибс ухмыльнулась и кивнула. Он подошел к мисс Дэйвеншоу; слепая женщина протянула руку и осторожно, очень осторожно, кончиками пальцев ощупала его лицо. Ее пальцы коснулись его переносицы, глазных впадин, провели по губам. Прикосновение это было прохладным, мягким, чудесным.
– Теперь я тебя вижу, – прошептала она, как будто по-своему приветствуя его и давая ему свое благословение.
Когда она проделала то же самое с Марлоу, мальчик сказал:
– Мисс Дэйвеншоу, с Элис все в порядке? Я хочу с ней повидаться.
Кончики ее пальцев проследили линию его подбородка, вплоть до ушей.
– Мисс Куик отдыхает, дитя, – ответила женщина. – Ты сможешь заглянуть к ней позже. Мне сказали, что она поправляется и что все это только благодаря тебе. Ах да. Ты тоже прекрасный молодой человек. Я все эти годы гадала, каким же ты вырастешь. Рада видеть, что ты не монстр. А теперь вы все можете сесть.
– Это шутка, – шепнула Чарли Рибс.
Но мальчик прокручивал в голове слова слепой женщины о мисс Элис и о помощи Марлоу.
– Благодаря тебе? – прошептал он, когда малыш сел рядом с ним. – О чем она говорит?
– О моей помощи, – ответил Марлоу. – В карете по дороге сюда. Элис была больна, и я ей помог.
– Скоро у вас появится еще немало вопросов, – снова заговорила мисс Дэйвеншоу. – Позвольте мне вас успокоить. Мисс Риббон, каково предназначение института Карндейл? Не могли бы вы просветить наших гостей?
– Он служит нам домом?
– Дом – это не предназначение, мисс Риббон. Мисс Оноэ?
– Это оплот против мертвых.
– Верно. Против мертвых и другров. Мы охраняем проход между мирами и следим за тем, чтобы он оставался закрытым. А каково предназначение Карндейла в вашей жизни?
– Вооружить нас знаниями, – ответила Комако. – Дать нам необходимые навыки, чтобы мы могли защитить себя.
– Навыки и знания. Всего здесь сейчас обучается двадцать один ребенок. Со временем вы обязательно познакомитесь с остальными. Но в основном вы будете общаться друг с другом. Для этого наши дни разделены на утренние занятия, где мы получаем знания, и дневную практику, где мы работаем над контролем и укреплением наших особых талантов. У нас уже много лет не было хаэлана, мистер Овид. Мы рады видеть вас среди нас.
– Да, мэм.
– И вас тоже, мистер Марлоу. Кстати, вам не мешало бы запомнить, что известность и слава – разные вещи. Это понятно?
Мальчик уставился на нее с широко распахнутыми глазами.
– Да, мисс Дэйвеншоу, – сказал он, явно смутившись.
Лицо гувернантки отражало абсолютное беспристрастие.
– Итак. Во-первых, правила. Вы будете слушать, когда к вам обращаются, – надеюсь, мне не придется повторять дважды. Уроки начинаются в половине восьмого утра – опаздывать вы не должны. В классе нельзя передвигать предметы или мебель: я едва ли доброжелательно отнесусь к тому, кто оставит стул на моем пути. Присутствие в столовой на каждом завтраке, обеде и ужине обязательно. Вам ни при каких обстоятельствах и ни по какой причине не разрешается покидать территорию Карндейла, кроме как в сопровождении персонала. Необычным детям не следует слоняться по деревне, тревожа местных жителей. Наша безопасность здесь зависит от нашего благоразумия. Сейчас. Заходить в комнаты взрослых обитателей института запрещено, как и в верхнее
