полов, другие группы, такие как транс-исключающие феминистки, правые антигендерные писатели и некоторые биологические детерминисты, утверждают, как мы видели, что факт наличия двух полов является здравым смыслом, очевиден и просто доступен для понимания любому. Когда Ватикан ссылается на "колониальную идеологию гендера", под "идеологией" они, по-видимому, подразумевают теорию и активизм квиров и феминисток, а также движения LGBTQIA+ в области образования, социальной политики и права. Они считают, что нападки на гетеросексуальную супружескую жизнь - это навязывание колониальной мысли, нарушение местных ценностей иностранным вторжением. Напротив, когда деколониальные феминистки и теоретики гомосексуализма возражают против колониализма, они также возражают против норм гетеросексуальной супружеской жизни, навязанных Западом, включая церковь - возражение, которое Ватикан с удовольствием игнорирует. Противодействие Ватикана "колониальному" влиянию гендера предполагает, что до или вне этих захватнических идей гетеросексуальный брак и бинарный секс, включая биологический диморфизм, прочно укоренились. Деколониальная критика гендера идет в совершенно ином направлении, как и черные феминистки, квиры и трансы, пишущие о сексе.
Структуралистский подход к культуре, предполагающий универсальность (различных) патриархальных правил, подразумевал, что задача феминизма - понять, почему и как женщины так регулярно оказываются в подчиненном положении в различных культурах. Идея "культуры", используемая в таких анализах, однако, поддерживалась колониальными этнографиями и в основном была обусловлена наследием рабства или колониализма. Эти "универсальные" структуры были ярко выраженными западными концептуализациями, которые имели тенденцию использовать колониальные примеры или, более того, тела черных и колонизированных народов для укрепления и примера своих собственных рамок. Этой форме теоретического экстрактивизма необходимо было противопоставить раскрытие конкретных историй и архивов, более ответственных повествований и способов познания, созданных теми, кто слишком долго был призрачным объектом страха, зоной экспериментов, фетишизированными примерами, демонстрирующими "валидность" западных эпистемологий.
В то время как транс-исключающие феминистки настаивают на том, что секс бинарен и только идеологически дезориентированный человек может утверждать обратное, феминистский философ Кэтрин Клун-Тейлор утверждает, что широкий спектр социальных норм, которые можно назвать "идеологиями", уже работает в производстве идеи бинарного секса как естественной или очевидной.
Понимание пола как социокультурно и материально сконструированного, обнажая множество социальных норм, практик, знаний, технологий, бюрократий, институтов и возможностей, вовлеченных в его производство как бинарного и естественного. Действительно, в биологии мужской и женский пол определяется исключительно на основе размера гамет - те представители вида, которые производят меньшие гаметы ("сперматозоиды"), идентифицируются как самцы, тогда как те, кто производит большие гаметы ("яйцеклетки"), являются самками.
В своей книге "Радуга эволюции" Рафгарден пишет: "Для биолога "самец" означает создание маленьких гамет, а "самка" - больших гамет. И точка! По определению, меньшая из двух гамет называется сперматозоидом, а большая - яйцеклеткой". Обе они необходимы для размножения, но "за пределами этих двух обобщений обобщение прекращается и начинается разнообразие!". Однако даже проведение такого различия оказывается условностью, ошибочно применяемой к человеческому виду, учитывая, что все представители некоторых видов водорослей, грибов и простейших производят гаметы одинакового размера. В этих случаях вид делится на генетические группы, известные как "типы спаривания", но пол остается за кадром.
Клун-Тейлор обращается также к нейробиологии, проясняя, как только интеракционистская модель может объяснить огромное количество процессов, происходящих при создании секса. Она пишет:
Уникально динамичный и социально зависимый характер неврологического развития делает мозг привилегированным местом для выявления социоматериальной конституции пола. Часто трудно представить, что другие, казалось бы, более стабильные половые характеристики могут быть столь открыты для воздействия окружающей среды. Тем не менее феминистки прослеживают связь между телесными половыми различиями и социальными нормами и практиками с начала 1980-х годов, и эти исследования будут только расширяться по мере того, как наука будет выявлять новые механизмы, с помощью которых влияние окружающей среды становится воплощенным (например, прямые и косвенные эпигенетические эффекты), и по мере того, как социокультурные инвестиции в половые различия будут сохраняться.
В начале 1980-х годов философ-феминистка Элисон Джаггар утверждала, что натурализованная разница в размерах тела между мужчинами и женщинами может быть результатом того, что последняя группа получает меньше пищи и ресурсов из-за культурной девальвации их пола/сексуальности, показывая, как факторы окружающей среды влияют на идентификацию половых различий, которые некоторые считают естественными или общепринятыми. Несколько лет спустя Энн Фаусто-Стерлинг выявила "влияние социокультурных и временных гендерных норм и практик на развитие костей" и далее утверждала, что "половые различия в мускулистости, которые так часто отождествляются с мужественностью и женственностью, не являются естественными и могут быть устранены сдвигами в социокультурных нормах в отношении активности и мускулистости, а также расширением доступа к упражнениям для наращивания мышц."
Фаусто-Стерлинг далее усиливает свое общее утверждение - "что конкретные анатомии и физиологии не являются фиксированными чертами", а скорее "возникают в течение жизненного цикла как реакция на конкретные прожитые жизни" - до расы, подрывая использование термина в качестве типологической категории в медицинских исследованиях и раскрывая его материальную созависимость с полом/гендером. Донна Харауэй формулирует этот тезис иначе:
Мы приняли за чистую монету традиционную либеральную идеологию социальных ученых XX века, которая утверждает глубокий и необходимый раскол между природой и культурой и между формами знания, относящимися к этим двум якобы непримиримым сферам. Мы позволили расколоть теорию политического тела таким образом, что естественное знание скрыто инкорпорируется в технику социального контроля вместо того, чтобы трансформироваться в науки освобождения.
Как утверждают Кэтрин Клун-Тейлор, Салли Марковиц и К. Райли Снортон, сама идея системы пола/гендера, прославленная Гейл Рубин в 1980-х годах, не предполагает простой бинарной оппозиции между мужским и женским, но, по словам Марковиц, социальное порождает биологическое в "шкале расово закодированных степеней половых/гендерных различий, кульминацией которой является мужественный европейский мужчина и женственная европейская женщина". То, что здесь называется "шкалой", по мнению Клун-Тейлор, "обычно формулируется в терминах патологии или ненормальности", что делает понятным "историческое возникновение половых/гендерных и расовых различий из тесно переплетенных историй колониализма, рабства, научного расизма и клинической медицины, так что анализ их социального конструирования в любом смысле этого термина должен тщательно учитываться и позиционироваться по отношению к этим наследиям".
C. Райли Снортон в книге "Черные с обеих сторон: A Racial History of Trans Identity документирует историю гинекологических методов, применявшихся к чернокожим женщинам во время и после рабства, которые были лишены анестезии и подвергались экспериментам в медицинских кабинетах доктора Марион Симмс. По мнению Снортона, история гендера в США, особенно трансгендерной идентичности, связана с институтом рабства, а жестокие процедуры, проводившиеся на порабощенных людях, оттачивали науку. Документируя убогую историю гинекологических процедур, использующих анатомию чернокожих женщин в качестве поля захвата, Снортон утверждает, что чернокожие женщины не были захвачены ни одной из версий гендера. Следуя новаторской статье Гортензии Спиллерс 1987 года "Мамин ребенок, папин, может быть", Снортон
