Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Я еще никогда и никому не предъявляла обвинений по радио. А тут – иностранному подданному! Представляю, как обалдели сейчас в дежурке капитан Шевцов и все остальные. Интересно, догадается ли Шевцов включить магнитофонную запись?
Эфир отозвался спокойным голосом Зигфрида Шерца:
– Я хочу послушать второе обвинение. Прием.
«Черт возьми, железные нервы у этого американца! Или это Худя держит его под дулом пистолета и диктует вопросы?»
– Пожалуйста, – сказала я. – Тогда на даче у Розанова в растлении ненецких девочек принимали участие вы, Розанов, Хотько и Воропаев. Трое – Розанов, Хотько и Воропаев – погибли в течение последних дней. Обстоятельства их смерти вы не могли не связать с той оргией и гибелью Окки. Ненцы не знают истинных мотивов убийства Розанова, Хотько и Воропаева, они приняли это за сигнал духов тундры к восстанию, но вы-то знали правду! Однако вы скрыли эту правду от милиции и даже от органов госбезопасности, хотя были в КГБ у майора Громова всего три часа назад. В нашей стране недонесение равнозначно преступлению. Особенно в такой ситуации! Я обвиняю вас в сокрытии государственно важной информации. Прием.
По-моему, в эфире прекратились даже атмосферные помехи. Во всяком случае, ни капитан Шевцов, ни кто другой не лезли теперь в эфир.
– О том, что «духи тундры» убивают каких-то русских людей и отрезают им мужские органы, – сказал неторопливо, даже как-то заторможенно голос Зигфрида Шерца, – я услышал еще в Сыктывкаре, на аэродроме. Но это был только слух, анекдот, никто там в это не верил. А что погибли именно Розанов, Хотько и Воропаев, я узнал только сегодня утром, мне сказал об этом господин Гейзенрих, вы можете у него проверить. Да, я связал их гибель с тем вечером на даче у Розанова. Больше того – я думал, что и мне угрожает опасность. Но не так-то легко донести на самого себя. Во всяком случае, у нас в Америке это не принято. А самое главное – я не совращал Окку. Да, на даче у Розанова была пьянка, а точнее – мои проводы. Розанов устроил мне тогда проводы, я улетал из Салехарда наутро. Но эту девочку, Окку, Розанов привел мне еще раньше, за неделю до той пьянки. Он привел ее ко мне в гостиницу, и она сама, по своему желанию осталась у меня в номере – хотите верьте, хотите – нет. Она уже была не девочкой, больше того – она уже была… как это сказать… взрослой и даже страстной женщиной. Я пытаюсь объяснить это следователю Вэнокану, но он не читал «Лолиту» Набокова, поэтому я не могу объяснить ему, кем была эта Окка. Она была развращенной ненецкой Лолитой. Она сама приходила ко мне в гостиницу целую неделю, каждый вечер и оставалась на ночь – это вы можете проверить у дежурных в гостинице «Север» в Салехарде. Я думаю, что над ее сексуальным образованием хорошо поработали до меня или Хотько, или Розанов, или Воропаев, а может быть – все трое, я не знаю. В тот вечер, о котором говорите вы и следователь Вэнокан, в тот вечер, когда Розанов устроил мне проводы, доктор Хотько привез из интерната еще одну девочку, другую, я не помню, как ее звали, может быть, так, как вы сказали. Она была развращена не меньше, чем Окка, хотя, кажется, была даже моложе ее. Они хотели тут же устроить групповой секс – две девочки на четверых мужчин. И кстати, и Окка, и эта вторая девочка были согласны, даже более того… Но я не согласился. Хотите верьте, хотите – нет, но я был тогда влюблен в эту Окку-Лолиту, честное слово. Это была прекрасная девочка, я не отдал ее им, то есть не отдал для группового секса. А утром меня отвезли в аэропорт, и я улетел в Москву и дальше – в США. Только через год, когда я снова прилетел в Салехард, Розанов сообщил мне, что моя Окка-Лолита скончалась от приступа астмы. У меня все. Прием.
– Худя! Худя! Теперь слушай меня внимательно! ВСЕ, ЧТО ОН СКАЗАЛ, – ПРАВДА! – сказала я в микрофон, вкладывая в свой голос всю душу. Ведь главная моя задача была не допросить этого Шерца и не представить ему обвинения – мне этот Шерц был и на фиг не нужен! Нет, главная моя задача была в том, чтобы удержать Худю от четвертого убийства. – Худя, ты меня слышишь? Я допрашивала Аюни Ладукай. Это она была второй девочкой на той пьянке. Она тоже утверждает, что, когда этот Шерц уехал на аэродром, Окка была жива. Все произошло потом, потому что Хотько, Воропаев и Розанов переключились с Аюни на Окку, втроем. Ты меня слышишь, Худя? Прием.
– Я тебя слышу, – глухо ответил Худя. – Ты закончила допрос Шерца? Прием.
– Нет! Не закончила! Не отключайтесь! Худя, пожалуйста, милый, только не отключайся! Господин Шерц, еще один вопрос: вы знаете фамилию этой Окки? Вы ее фамилию знаете? Прием!!!
Конечно, еще больше меня интересовало, где они сейчас находятся – Худя и этот Зигфрид Шерц. Но ни я, ни капитан Шевцов в дежурке, ни даже местное КГБ не могли запеленговать сейчас рацию в «газике» Худи: у нас в милиции просто нет такой аппаратуры. Может быть, такая пеленгующая аппаратура есть у десантников, даже наверняка есть, но вряд ли Шевцов додумался связаться с ними…
– Нет, Аня, он еще не знает фамилию Окки. Прием, – сухо сообщил в эфире голос Худи Вэнокана.
Я поняла, что Худя уже забрал микрофон у Шерца.
– Худя, где ты находишься? Я сейчас приеду! Дорогой, скажи мне, где ты находишься! Прием!
– Аня, ты прочла записку, которую я оставил тебе на двери?
– Да, я прочла, Худя! Прием!
– Если ты немедленно сделаешь то, что там написано, у тебя будет шанс поговорить со мной еще раз. Все. Конец связи.
– Худя! Худя-а! Я не понимаю! Худя-а!! – орала я в микрофон, но ответом были лишь негромкие хрусты эфира – Худя отключил рацию.
Я тупо обмякла за рулем машины.
Вокруг была темень, полярная ночь, но выключенные фары «Волги» упирались в снежную поземку.
Требовательный голос дежурного по городской милиции капитана Шевцова вывел меня из оцепенения. Рация спросила голосом Шевцова:
– Ковина, что происходит? Ты можешь объяснить? Прием!
– Да пошли вы все на х…! – сказала я в микрофон, бросила его на соседнее сиденье и стала разворачивать машину.
До меня стал доходить смысл последней Худиной реплики. «Прощай. И пожалуйста, уезжай в Россию» – было написано в той записке. В Уренгое нет железной дороги. Значит, уехать в Россию я могу только с аэродрома. Если так, то Худя назначил мне свидание в аэропорту. «Немедленно», – сказал он.
Я выкатила машину из школьного двора, включила сирену и фары дальнего света и помчалась в аэропорт.
Сирена распугивала встречный транспорт, людей у продовольственных магазинов, даже бронетранспортеры десантников уступали мне дорогу. Я гнала на третьей скорости: на четвертой нельзя было гнать по скользким мостовым, я бы не доехала живой до аэропорта.
Минут через десять я увидела, что за мной увязались еще две синие «Волги» без всяких надписей на борту – гэбэшные. Но мне было все равно, я не обращала на них внимания.
Мы выскочили из Уренгоя на шоссе к аэродрому. По случаю прибытия сегодня правительственной делегации из Москвы шоссе было старательно расчищено от снега. Снегоочистительные машины нагребли по обе стороны валы снега, на отдельных участках еще пыхтели бульдозеры.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
