— Мокрая, моя девочка, блядь, Александровна, ты нереальная, ты знаешь, и моя.
— Егор, — вскрикиваю, чувствуя, как в меня проникают пальцы.
— Горячая моя девочка, — он бормочет жарко, слегка причмокивая, и пальцами вытворяя нечто такое, отчего я начинаю чувствовать себя текущей, похотливой самкой.
И мне становится совершенно плевать на то, как все это выглядит, на то, как выгляжу я, потому что довольное урчание и пошлости, срывающиеся с губ Егора, пробуждают во мне какую-то незнакомую, темную сущность.
И да, я начинаю стонать, и практически готова его умолять не останавливаться, просить еще и еще.
Мне мало, мне безумно мало того, что сейчас между нами происходит, я хочу больше, хочу чувствовать, ощущать его полностью, в себе, ощущать полностью своим.
А он дразнит меня, точно угадывая мое состояние, точно зная, чего я хочу, и не дает, останавливаясь каждый раз, когда я оказываюсь на грани.
— Волков, я тебя сейчас придушу, — я не узнаю свой голос, это протяжное шипение, словно не я это, словно за меня говорит та самая сущность.
— Тихо, куда ты спешишь, малышка, у нас столько времени впереди.
Он посмеивается, жестко фиксирует меня за бедра, и снова проводит языком по влажной, раскаленной до предела плоти.
И теперь уже из моих уст летит нецензурная, вообще мне несвойственная, брань. Кажется, я успела нахвататься у этого мучителя безжалостного.
— Егор, я не могу больше, пожалуйста, — я впиваюсь ногтями в диван, совершенно не думая о том, что могу повредить гладкую, абсолютно новую поверхность.
— Нетерпеливая моя девочка, — он шепчет хрипло, отстраняется.
Я слышу возню позади себя, звон пряжки ремня, а потом чувствую такое приятное и нужное мне сейчас давление между ног. — Расслабься, расслабься, малышка.
Я сжимаюсь, просто потому что он большой, очень большой, во всяком случае по моим мерками и относительно моего, весьма и весьма, скромного опыта.
Егор толкается в меня, скользит медленно внутрь, продляя мою агонию. Это просто потрясающее, восхитительное ощущение. Но медленно, все так медленно, а я не могу больше, мне хочется быстрее, сильнее, резче! И я практически подмахиваю сама, чтобы заставить его двигаться, заставить войти полностью, до упора, мне это просто жизненно необходимо.
А он, скотина такая! Он продолжает посмеиваться, хрипло шепчет какие-то порочные нелепости.
— Не спеши, малыш, дай мне тебя почувствовать, ты такая сладкая, моя, блядь, я все еще не могу поверить, что ты только моя.
И я! Я тоже не могу поверить, не могу поверить в то, что в такой момент у него хватает сил говорить! Раньше я за ним такой вот разговорчивости не замечала, он просто брал меня, заставляя вгрызаться зубами в подушку и глушить рвущиеся наружу истошные крики.
И я умирала, каждый раз, каждую ночь умирала под ним и воскресала вновь, не веря в происходящее.
Воспоминания о жарких, наполненных страстью и похотью ночах, проведенных с Волковым, заводят меня сильнее прежнего, и я больше не могу себя контролировать, начинаю двигаться, сама насаживаюсь на его внушительный орган.
— Бляяяя, ну что ж ты делаешь? — Егор стонет гортанно, хрипит практически, пальцами больно сжимает мои бедра и завтра на них наверняка появятся следы нашей внезапной страсти. И мне плевать. Совершенно на все плевать!
Хватка усиливается, он фиксирует меня на месте, и все что я могу — обессиленно мычать что-то нечленораздельное, проклиная Волкова и одаривая его всеми известными мне, совсем нелестными эпитетами.
А потом он делает резкое движение и входит в меня полностью. Так как надо, так, как я хочу!
— Дааааа, черт, боже, даааа…
— Вот так, вот так ты должна кричать, Александровна, кричи, детка, мне охренеть, как нравится слушать эту песню…
Он выходит практически полностью и прежде, чем мне удается хоть как-то возмутиться, с силой загоняет в меня свой член, вынуждая меня кричать так громко, так оглушительно, что, наверное, меня вся округа слышит, и потом мне будет очень стыдно, но это будет потом.
А Егор продолжает двигаться, резко, причиняя легкую и такую сладкую боль. И меня просто прошибает удовольствием, разрывает на части от неземного, неземного, неописуемого наслаждения.
И я кричу, так пошло, развратно, грязно…
И последнее, о чем я думаю перед тем, как провалиться в пучину порока — это то, что я погрязла в этом мальчишке целиком и полностью, и уже не выплыву не освобожусь…
Житейские будни
Егор
Я смотрю на нее, такую измотанную, уставшую. Ксюша лежит неподвижно, только плечи немного подрагивают при каждом новом вдохе. Кажется, уже засыпает. Она такая красивая, в этом приглушенном свете ночника. Нет, она у меня вообще красивая, это не обсуждается даже, но сейчас особенно. Умаянная, после нашего бешенного секс-марафона, она просто прекрасна.
Я вообще не планировал сегодня ничего, во всяком случае ехать в эту квартиру не планировал. У меня ведь все по полочкам было разложено, все решено. Думал, заберу их с малявкой на выходных, Александровну перед фактом поставлю. Но разве с ней бывает по плану?
Кто же знал, кто вообще мог подумать, что кошечка моя ласковая, меня приревнует. И, с одной стороны, неприятная ситуация, конечно, потому что вопрос доверия я давно считал решенным, но я совру, если скажу, что ревность эта ее неожиданная, меня не завела.
Завела, да что там, я чуть прямо там от восторга не кончил. Самолюбие мое, Ксюша, конечно потешила, да настолько, что я потом про себя всю дорогу улыбался, едва сдерживаясь, чтобы не заржать в голос.
Она ревновала, меня ревновала. Опять! Моя девочка, училка моя нереальная.
Соньку жалко, правда, ни за что девчонке прилетело.
Соньке вообще как-то не очень везет, вечно достается. Я две недели наблюдал, как она мрачная ходит, поникшая, словно в воду опущенная. Умная девчонка, веселая, мне понравилась, вот только у Хасанова — препода нашего — отчего-то на нее аллергия стойкая.
И пока он у нас только основы программирования вел, все не так стремно было, но, когда он взялся за базы данных, стало совсем туго. Соне.
Никто так и не понял, с чего вдруг посреди семестра нашей группе — между прочим единственной — заменили препода. Но интересоваться и любопытствовать никто особо не решился. У Хасанова проще было просто выучить и сдать, нежели задавать вопросы.
Вот мы и не задавали. Сонька совсем поникла, он ей жизни спокойной не давал. И все, у кого хоть немного мозги фурычили, понимали, что цепляется он к ней нарочно, из вредности. Никитина реально умной девкой оказалась, и в базах не хуже Хасанова шарила, вот я не шарил особо, оно мне, как козе баян, скучно и не привлекает, а Никитина — дело другое.
