Ивар ровно минуту полюбовался помолодевшей, скинувшей бремя забот невестой и приступил к допросу. Им двигало не пустое любопытство – прошлое Августы могло вывести его на Безликого. Недаром же он объявил на нее охоту! Может, проклятие тоже его рук дело. Историю матримониальных неудач Ивара знали все, несложно замаскировать убийство под злой рок.
– Самые первые детские воспоминания? – Августа задумчиво наморщила переносицу. – Зачем вам, сир?
– У меня есть основания полагать, что вы приемный ребенок.
Глаза Августы сузились, затянутые в перчатки руки сжались в кулаки. Она хотела разразиться возмущенной тирадой, но раздумала. Мышцы расслабились, пальцы выпрямились. Признаться, в свое время Августу саму посещали подобные мысли. Отчего-то родственники отца сокрушенно качали головой при упоминании ее дара, не ретаны – другого, обычного. Бабка и вовсе общалась с ней холодно, словно с чужим ребенком. Родители – никогда. Они искренне любили ее, баловали, и странное поведение бабки постепенно стерлось из памяти. Когда Августе исполнилось двенадцать, та и вовсе умерла.
– Боюсь, ничего такого. – Она сокрушенно развела руками. – Сколько себя помню, всегда рядом были отец и мать. Только бабушка меня не любила, никогда не дарила подарков. Мать отца, – уточнила Августа.
– Она жила далеко, но всегда присылала открытку к праздникам и монетку на день рождения.
– К вашей сестре мать отца относилась так же? – не унимался Ивар.
Позабыв о красотах природы, желании отдохнуть, он превратился в охотничьего пса, почуявшего добычу.
– О нет! – рассмеялась Августа. – Джулию она любила, так радовалась ее появлению. Говорила, настоящая Дзирт растет. Мол, теперь и умереть спокойно можно, не прервется род.
Тьма в крови обычно сочеталась с развитой интуицией, и она нашептала Ивару объяснение столь странного поведения покойницы.
– Боюсь вас расстроить, но Натан Дзирт не ваш отец. Кто настоящий, понятия не имею, но точно маг и при деньгах. Не смотрите на меня так! – сокрушенно развел руками Ивар в ответ на гневные искорки в глазах невесты. – Школа – дорогое удовольствие, университет – тем более. Вашему отцу заплатили за молчание. Деньги пошли на ваше образование, торговое дело. Поговорите с матерью, уверен, она во всем признается.
Глава 27
Августа молчала. Она замерла, устремив взгляд в пространство, потом пару раз тяжко вздохнула и посмотрела на свои руки. Одна перчатка чуть сползла, Августа ее поправила.
Ивар пожалел о том, что начал этот разговор. С другой стороны, выяснить прошлое невесты необходимо. Ивар не оттягивал неизбежное, всегда действовал решительно, и вот…
– Вы согласились пройтись со мной только ради этого? – наконец спросила Августа.
Она с трудом сдерживала эмоции. Августа злилась, даже негодовала. Еще бы, ведь, по ее мнению, Ивар оболгал ее мать, в какой-то мере обесчестил ее саму. Он ожидал чего-то подобного. Ивар сильно удивился бы, если бы невеста приняла его предположения со смирением, тихой печалью.
– Вам больше ничего не интересно, сир? – Голос Августы дрогнул, сорвался на высокую ноту. – Только то, с кем спала моя мать и спала ли?
Подхватив юбки, она, не заботясь о сухости ног, устремилась прочь. Ботинки шлепали прямо по руслу ручья, подошвы скользили по камням, илистому руслу. Пару раз Августа едва не упала, только чудом удержала равновесие. Все – молча, с упрямой решимостью не замечать Ивара.
– Августа!
Он не выдержал, окликнул ее. Прямая спина Августы лучше всяких слов ответила, что отныне жених для нее пустое место.
– Августа Дзирт!
Не только она умела сердиться.
Набежавшие на солнце облачка подсказали, что настроение Ивара стремительно менялось не в лучшую сторону.
– Что еще?
Августа наконец остановилась, развернулась к нему. Щеки ее раскраснелись, глаза пылали, грудь вздымалась от тяжкого дыхания.
Надо было добавить «сир», задать вопрос иначе, не так дерзко, но Августе было плевать. Щадить чувства обидчика она не собиралась.
Глупо, как же глупо! И вышитый портрет, и прогулка, и надежда на что-то большее. Когда он привел ее сюда, Августе показалось… Она сильнее, до скрежета стиснула зубы. Вот так, чтобы помнить. Она всего лишь средство, орудие. Он купил ее. Надо радоваться, что за деньги, а не за красивые слова. Заплатил достаточно, обеспечил мать. Джулии тоже стало лучше, сестра поправится, а Августа… Она не заметила, как на глаза навернулись слезы. Отвернувшись, чтобы Ивар не видел, Августа стыдливо утерла их кулачком.
«Почему, почему, почему?! – в исступлении, готовая поколотить саму себя, повторяла она. – Сколько раз тебя должны ударить, чтобы ты поверила?»
Плеск воды за спиной подсказал – Ивар шагал к ней по руслу ручья. В отличие от Августы ему переохлаждение не грозило. Сапоги для верховой езды делались из грубой и плотной кожи, пропитывались специальным средством, когда как на женские ботинки шла тончайшая козья. Дамы по пересеченной местности не гуляют, только по дорожкам сада.
– Понимаю, для вас болезненна сама мысль…
– Ничего вы не понимаете! – в сердцах оборвала его Августа и, поддавшись мимолетному порыву, добавила: – Напрасно я расписала вас матери как достойного уважения человека!
Ивар нахмурился, затем удивленно поднял брови. Она говорила о нем с матерью? Не просто сообщила имя, титул, а обсуждала?
– И как же вы обо мне отозвались? – саркастически поинтересовался он.
Наверняка превозносила его щедрость и чистоту крови.
Августа, насупившись, собиралась промолчать, но раздумала. Губы растянулись в предвкушающей улыбке.
– Назвала самовлюбленным индюком, чьи невесты умерли от тоски и небрежения.
Маленькая месть. Зато Августе сразу стало легче. Исчезло сдавливающее горло кольцо, высохли слезы. Вдруг сделалось все равно, что подумает, скажет Ивар. Он снова превратился в безликое орудие благополучия родных в ее руках.
Воздух сотряс громовой раскат. Резко потемнело, поднялся сильный ветер.
Августа не шевелилась. Сложив руки на груди, будто мужчина, высоко подняв подбородок, она с легким презрением взирала на жениха, подначивала: ну давай же, убей меня молнией!
– Вы ничего обо мне не знаете, – глухо произнес Ивар.
Ветер стих, первая в этом году гроза растаяла без следа, однако он продолжал хмуриться.
Дерзкая девчонка! Она смела оскорбить его, Ивара сир Лира! Он сам не понимал, почему не стер ее в порошок, позволял смотреть на себя свысока. И еще меньше понимал, отчего ее слова так сильно ранили его. Захотелось доказать, что к тем женщинам он относился иначе. Ивар горько усмехнулся. Не иначе – именно так. Ему не было дела даже до бедняжки Эжени. Тысячу раз права Марджери сир Ниер! Если не поздно, нужно попросить Матиаса снять с нее проклятие.
