и ощущать невесомость счастья, его умиротворяющий покой. Надя настолько расслабилась, что потеряла границу между сном и явью.
Шел мелкий нудный дождь, скрипели колеса. Сильно напрягая шею, Надя везла воз. Нагруженный вещами, посудой, он был очень высоким. На самом верху сидели все ее милые родственники во главе с мамой, бывший муженек дрыгал ногами и покрикивал на нее, поторапливая.
Череда мечтаний как лента кино – прямо перед глазами. Молодой человек, теперь-то она знает – это был Артур, через кисею серости посылал ей целые снопы света. Она поглощала его на ходу, совсем как лошадь, и тащила свой воз дальше. В минуты слабости бросала свою поклажу и пускалась на поиски того, кто посылал свет. Тоскливая вязкая растерянность затрудняла движение.
В какой-то момент свет залил все пространство – Артур, склонившийся над ней, сиял как изваяние.
– Наденька! Почему ты плачешь во сне?
– Наверно от радости, что тебя встретила…
– Захочешь – расскажешь. Позже.
Ночные палубы, теплые джакузи под звездным небом, танцзалы, где они забирали призы, бары, где так приятно, обнявшись, потягивать коктейль после победы и подпевать неутомимому певцу: звенят ручьи, бегут ручьи …
Бармены при виде их не могли сдержать улыбку, а соседи по столу откровенно любовались и завидовали любовной игре.
В одну из ночей что-то заставило Артура проснуться. Надя пробормотала: сними, пожалуйста, лунную дорожку. Артур взял камеру и отправился на самый верх. Полная луна действительно высветила яркую лестницу от моря до неба, за судном стелился еще один путь – кружевных бурунов. Он делал снимки один за другим и не заметил, как подошедший к нему сзади человек легко положил руки на плечи. Так делала только его Ева.
– Артур, я очень соскучилась! Ты для меня много значишь. Эта встреча предопределена.
Артур как будто одеревенел: явно смутился, смешался.
– Но, Ева, я даже не знаю, что тебе сказать. Полгода ожидания убедили меня в том, что ты ушла навсегда. Теперь я встретил абсолютно мою женщину, это настоящий подарок судьбы. Я ничего не хочу больше менять в своей жизни.
– Несколько дней я наблюдала твое счастье с этой девушкой. Рада за тебя. Ты порядочный человек и поймешь мою назойливость. Через три месяца родится наша дочь. Любая экспертиза подтвердит твое отцовство. Как только я об этом узнала, сказала своему другу. Мы с ним договорились: если случай вмешается, я останусь с тобой – наш ребенок должен знать отца и мать. Поверь, ради этого я на многое готова. Билет в круиз приобрел для меня мой друг… Он меня будет ждать в случае неудачи.
Артур отстранился на расстояние вытянутой руки и смотрел, осматривал живот недавно любимой женщины знакомый ему до мельчайших особенностей рельефа. Он видел его изменившимся – округленным и несущим их общую жизнь. Потрясение лишило его нормальных реакций. Ни говорить, не думать он не мог. Ева подошла к нему близко, как только можно.
– Понимаю, все слишком неожиданно для тебя. Подумай и реши. Она наклонилась и поцеловала Артура. – Не могу высказать, как я рада. И благодарна тебе! Моя каюта 2123, встретимся, если у тебя будет хорошее решение. В другом случае – не беспокой меня.
– Ева! Ты задала мне трудную задачу. Очень трудную. Я помню день, когда это произошло. На берегу никого не было тем ранним утром. Солнце выкатывалось все ближе и ближе. Помню, как ты крикнула ему: ты видишь, как я люблю! Подари нам дочку! Это было озорство, шутка! Неужели ОНО услышало?!
…Мне надо вернуться в каюту к Наде!
Артур взял ее за руку, прижал легонько к животу и тихо сказал: "Спасибо"! А потом решительно повернулся и медленно пошел, вначале неуверенно, потом решительнее, быстрее, пока не побежал. Палуба расстилалась перед ним в первых солнечных лучах как взлетная дорожка. Он слился с ней, полетел… благодарил…смеялся и плакал, повторял горячим шепотом:
– Я назову тебя Надеждой.
…и проснулась в радости.
Банальнейшая история обрушилась на меня в самый неподходящий момент – 8 марта.
Светило солнце. Искрился за окном снег, которого намело последней метелью аж под самые окна. А там, за стеклом, разыгралось невиданное действо. Я с немалой гордостью решила – это подарок за какое-нибудь доброе дело.
За окном танцевали разноцветные воздушные шары. Откуда они прилетели – неведомо. Но что же они вытворяли! Под легкий ветерок, а впрочем, его не видно было, ветки не колыхались. Но что-то же придавало им движение? Желтые, голубые и розовые, они гонялись друг за другом, скользили наперегонки по снежным сугробам, сталкиваясь, замирали, и кажется, склонив головы, слушали друг друга. Сорвавшись, совершали немыслимые пируэты в воздухе. В движении улавливалась нотка тревожности, когда шары, обманывая ветки тополя, не зацепившись, прорывались сквозь них и уходили в вышину. Оттуда пикировали, соединяясь в цепочку. Рассыпались. И вновь выписывали сложные фигуры под… клянусь! чуть слышную музыку.
Какую? Я бы назвала ее вокализом неба. Невозможно было оторвать взгляд от завораживающей фантазии. В танце сквозила, проявлялась, рождалась и расцветала, трепетала – любовь. Нежность непостижимым образом сообщалась моему сердцу, и оно то расширялось, захватывая всю танцевальную арену и дальше – весь город и видимые из окна сопки. То сладко замирало, обнимая меня до последней клеточки и покачивая как ребенка в объятьях.
Звонок был так некстати! Но привыкшая все относить к непостижимой правильности бытия – пошла открывать дверь. Зареванная подруга, пряча пол-лица в шарфе, быстро прошла в ванну, бросив на ходу: "Мне надо привести себя в порядок".
Встревоженная, я ждала ее появления. Ничего не приходило мне в голову для объяснения. Они с мужем жили душа в душу, с работой было все в порядке, дочь ждала ребенка. Мы дружили давно и ценили покой и радость, которые пока не покидали наши семьи.
Лиля вышла. Она изо всех сил старалась сдерживаться, но увидев меня, зашлась в рыданиях, и пока я ее не отпоила чаем и напичкала успокоительным о разговоре не могло быть речи.
Странно, но шары за окном больше не танцевали. Они нашли укромные ложбинки и спрятались в углублениях.
– Он заявил мне СЕГОДНЯ, что нам надо расстаться! Понимаешь, двадцать пять лет прожили, дорожили любовью, друг другом, похоронили родителей, пережили чертову перестройку, когда оба снова сели за парты учиться, чтобы воспитать дочь, поддержать родителей, болели, перенесли операции, – Лиля закашлялась, голос ее не слушался, прерывался.
Конечно же, все я знала. Но ей надо было произносить эти укоряющие слова, словно он мог услышать и одуматься.
Беседа длилась
