ввалиться и без приглашения. Никакие запоры не могли стать помехой. Только зачем? Однако его хмурый вид был понят совершенно не так, как следовало.
– Нормально идёт. Жар уже спал. Ещё немного и к вечернему ритуалу будет целёхонек и веселёхонек! – Похвасталась раскрасневшаяся Доляна, оправляя на себе одежду, напяленную в спешке.
Она коротко и предупредительно взглянула на едва прикрытого измятым полотном Аркуду. Грудь и плечи его поблескивали от испарины, но явно, что не от жара – слишком довольным и расслабленным был его вид. Он не собирался что-либо скрывать и ответил своей целительнице слишком откровенной улыбкой и взглядом. И женщина внезапно смутилась, раскраснелась, переводя взгляд с одного мужчины на другого, будто сравнивая.
И выбрала не самую лучшую линию поведения, стала, уперев руки в бока обвинять Видана в одной только ей известной первопричине:
– А что ты думал? Что я буду т ждать от тебя ласки до скончания времён?
– Мир вам да любовь, – буркнул ведьмак, усаживаясь на лавку. – Меня сейчас только одно интересует – это дееспособность твоего подопечного. А всё остальное…
Волха так же, как внезапно напала, так и стушевалась быстро.
– Так я уже совсем здоров! – подал свой голос Аркуда. Его веселила вся эта картина.
– Вот и ладно, – процедил Видан, откидываясь на спину, вытягиваясь во весь рост. – Устал я что-то сегодня. Пора с этим делом заканчивать. Полдня по лесам и весям для такого старика, как я – уже слишком.
– Акину то нашёл? – уточнил собеседник.
– Можно и так сказать… – широко зевнул ведьмак.
– Нашёл или нет? – нервно потребовала подробностей Доляна.
– Тела нет, – начал медленно цедить слова, словно в неодолимой дремоте, Видан. Он и вправду, прикрыл глаза не для вида, а от усталости не показной. Подложил под голову руки. – Есть следы убийства в чёрном капище. В жертву ли принесли по обряду или просто случайность, али преднамеренность – неведомо. Труп в болоте утоплен. Всё. Князюшка теперь вдовец, даже если боги его не развели…
Пока ведьмак говорил, его никто не прерывал. Только Аркуда недовольно пыхтел. За всё то время, что его бывшая невеста взаперти сидела в светлице, у него так и не возникло желания поговорить с ней и выяснить – за что она так с ним поступила тогда? Ведь он ей доверял, как себе самому. А она его колдовской нож из пня вытянула, да спрятала. Обрекла в шкуре медвежьей полтора десятка лет жить. Обида жгла. Вот и откладывал, боялся, что удержаться в человеческих рамках не сможет. А теперь, выходит, и спросить не получится, от того, что не у кого.
Видан чувствовал его немое сожаление, но продолжал говорить, рассказывая, что успел обнаружить.
– Вот я и хотел узнать, не стоит ли отложить обряд? Конечно, лучшего времени, чем эта ночь может и не представиться. Но мало ли какие там силы были задействованы…
Он ожидал ответа от своих сотоварищей, которые напряжённо молчали, размышляя, но всё решил за них заказчик.
– Я требую совершить задуманное в эту ночь! – пожалуй, слишком резко потребовал Милонег, распахивая едва прикрытую дверь. – Смерть подлой княгини не должна остановить вас. Заслужила.
Ведьмак резко сел. Их взгляды скрестились: подозрительный – Видана, и самоуверенный – князя. И то, что в глазах последнего не было ни капли замешательства или удивления, сказало о многом. А ещё в нём чувствовалось нетерпение, будто промедление может стать смертельным. Только это так и не было сказано вслух.
Глава 30
– Ещё не поздно всё отменить, – волха растерянно посмотрела на своих сподручников. Только что она стояла, широко раскинув руки и что-то шепча едва слышно. А потом, вдруг, развернулась к ним и выдала свои мысли.
Всё уже было готово, а она засомневалась. В своих силах или в правильности происходящего?
«Нет, – подумал ведьмак, – что-то странное творится с Доляной. Никогда бы не заподозрил её в сомнениях. Что с ней случилось так вдруг? Всё готово к обряду…»
Храм был освещён золотистым свечением живых огоньков, зажженных в настенных светильниках, толстых чёрных восковых свечах, масляных лампах расставленных по всему залу. Только свет, главная роль которого была разгонять мрак, казалось, лишь подчёркивает окружающую людей темноту – густую, как кисель.
И в этом мутном колышущемся свете, как в первое своё появление здесь, ведьмаку казалось, что каменные истуканы ожили и лишь притворяются недвижными, а сами замерли на стороже, как застывает караулящий добычу зверь. Это ощущение прокатывалось ледяной волной по спине, отдавалось в ноги, отчего казалось, что песок под ними – это морозная крупа, зачервлёная пожаром, а плиты – покрытые сажей ледяные расколы на застывшей воде круглого озера, державшего на своей поверхности алтарь.
Как бы это ни было странно, но только сейчас проявился полный рисунок пола, чётко оказывал Навник, заключённый в круг. Мёртвое Дерево находилось в верхнем ромбе. И если присмотреться, корни его вырисовывали эту фигуру. Алтарь и истуканы демониц у подножия трона своими тенями вычерчивали единую линию пересекающихся треугольников. И они трое – ведьмаки и волха, стоя на определённых церемонией местах, дописывали нижнюю часть.
У фигуры Фини, стоящего у алтаря рядом с матерью, тени не было совсем, будто и не стоял проклятый здесь во плоти. От странного предчувствия, Видана передёрнуло. Возможно, Доляна почувствовала некую странность происходящего или что-то подобное увидела, вот и засомневалась в своих действиях. И ведьмак, всё ещё не видя причины отсрочки, стал присматриваться ещё предвзятее.
Кровь на алтаре, так и не свернувшаяся и отчего-то не поглощённая тёмным божеством, казалась парной, будто пролилась мгновение назад. Запах её до одурения кружил голову, оседал на языке металлическим солоноватым привкусом. На отдалении виделась эта бурая поверхность атласным покрывалом, расстеленным на чёрном камне.
Стереть или смыть её чародеи не могли себе позволить – гневить божество, к силе которого собираешься обратиться – себе дороже. И спелёнутую серебряной цепью штригу уложили прямо так, поверх чужой жертвы. Чудище лежало тихо, не шевелясь и не подавая звуков, только вздымающаяся мерно и часто грудная клетка, уверяла, что это не кукла.
Мерцающие блики красным золотом вспыхивали в глазах статуй, плясали, выделяя более отчётливо каждую шерстинку волкодлаков, каждую чешуйку аспидов, подпиравших сохранившийся свод. И демоницы Кали у алтаря улыбались, застыв в своих согбенных позах, словно, ожидая редкого зрелища.
И Древо Смерти смотрелось ещё более жутко, чем в полумраке дня. Казалось, что оно и впрямь соединяет миры. Корни питает Навь, ствол проходит через Явь, а чудовищно изогнутые ветви утопают, в скрытой тьмой, спящей Прави.
Всё это, вместе
