миссионерской работы. Разве это не странно? — Он издал короткий смех, который прервался, когда он вздрогнул. — Миссионеры, приезжающие проповедовать гребаным вампирам. И вот тогда-то это и случилось. Тот, кто обратил ее, оставил ее там умирать. Наверное, решил, что у него будет хорошая маленькая вечная рабыня, если она выживет, и, по крайней мере, приличная еда, если нет. Решил, что с ней слишком много проблем, когда она заболела, и ушел. Она даже не понимала, что он делал с ней.
Я давно привыкла к беспечной жестокости вампиров. Но мне все еще было тошно представить, через что пришлось пройти Мише, иноземке, едва ли старше подростка.
Я снова вспомнила рот Министера на моей коже, который был всего несколько часов назад. Вспомнила поцелуй на горле, зубы и боль, а потом рывком вернулась к реальности, когда Райн выругался, потому что я слишком сильно уколола его.
— Прости. — Я выпрямила руку. — Кто? Кто это был?
— Хотел бы я, знать. Я даже не знаю, из какого она Дома. Она мне не скажет. Если бы я узнал…
Он издал низкий вздох, в котором прозвучали всевозможные бессловесные обещания.
Черт, я бы помогла.
— Меня убивает то, — сказал Райн, — что этот ублюдок даже не знал и не заботился о том, что забирает у нее буквально все. Даже не позаботился о том, чтобы дотащить ее до населенного пункта, прежде чем оставить умирать. А теперь…
И теперь последний остаток ее человечности исчез.
— Им все равно, — тихо сказала я. — Им никогда не было дела.
— Нет. Их это никогда не волнует. А иногда… — Он напрягся. Может быть, из-за шва. А может, и нет. — Иногда мне стыдно называть себя одним из них.
Я не хочу смотреть, как ты становишься одной из них, сказала мне Илана.
И до этого момента, до этого самого момента, я даже не думала об этом, как о том, что мне придется от чего-то отказываться. Я подумала об этом только когда я услышала в голосе Райна боль, не имеющую ничего общего с ранами на его спине.
— Каким оно было? — спросила я. — Твое обращение?
— Сиськи Иксы. У тебя действительно ужасные манеры, принцесса.
Я слышала выражение его лица. Мой рот сжался. На моем лице почти появилась улыбка.
Я не думала, что он ответит, но он сказал:
— Это похоже на смерть. Я почти ничего не помню.
— Кто?
— Вот это вопрос, на который я не могу ответить в такой момент. — Его ответ плавно перешел в шутку. С упреком. Вполне справедливо.
Я закончила последние два стежка, затем полюбовалась своей работой.
— Как все выглядит? — спросил он.
— Чертовски ужасно. — Ответила я честно.
Он вздохнул.
— Просто потрясающе.
Кровь все еще покрывала остальную часть его спины. Я взяла полотенце и осторожно вытерла ее с его плеч, боков и, наконец, по середине позвоночника.
Там я приостановилась, подняв ткань наполовину. Я была права — след по центру спины был шрамом, большим шрамом, гораздо более старым, чем сегодняшние раны. Он вырезал большой треугольник в верхней части спины, а затем спускался по центру. Может быть, ожог?
— Откуда у тебя это?
— Ну уж нет. Так не пойдет. — Застонав от боли, он поднялся. — Мне больше не нужно отвлекаться, а значит, я не обязан отвечать на твои вопросы.
Я тоже встала, разминая занемевшие пальцы правой руки. Он повернулся ко мне, уголок его рта искривился, он явно собирался сказать что-то оскорбительное, но потом он заметил, что я потираю перевязанное запястье, и его лицо изменилось.
Его ухмылка моментально исчезла.
— Что это?
— Ничего. Небольшой порез.
— Что случилось, Орайя?
Интенсивность его голоса поразила меня там, где я не ожидала.
— Ничего не случилось, — сказала я, убирая руку. — Это от нападения.
Его глаза не мигая смотрели на мое лицо. В свете костра они казались краснее, чем когда-либо, отражая оранжевый свет фонарей позади меня. Он не поверил мне, но не сказал этого.
Я потянулась в сумку с лекарствами и достала маленькую стеклянную бутылочку с таблетками. Я взяла его руку и вложила в нее пузырек.
— Вот. Они не исцелят тебя, но, по крайней мере, облегчат боль настолько, что ты сможешь уснуть.
Я не знала, почему я не убрала свою руку. И почему я не отступила назад, хотя он был так близко, настолько близко, что тепло его тела окружало меня.
Я сглотнула.
— Мне жаль. Мне жаль, что он так поступил с тобой.
— Это не твоя вина.
И все же. Я чувствовала это, даже если не знала почему.
И я все еще не двигалась, когда он сказал:
— Один честный ответ, Орайя. Хочешь ли ты другого напарника для испытания Третьей четверти луны?
Я знала, почему он спрашивает. Потому что теперь были только я и он. Потому что его спина была изранена. Потому что он не мог использовать свои крылья.
— Ты можешь найти такого, — продолжил он. — Многие погибли во время атаки. Многие остались без напарников. Я пойму тебя, если ты захочешь это сделать.
Меня удивило, что мой ответ был таким ясным и незамедлительным.
— Слишком поздно. Ты застрял со мной.
Я смотрела, как кривятся его губы. Улыбка выглядела настоящей. Она отличается от его ухмылок.
— Человек и калека, — пробормотал он. — Остальные должны дрожать от чистейшего гребаного ужаса.
Я удивила себя тем, что ответила ему.
— Им же лучше.
Моя рука все еще лежала на мозолистой ладони Райна. Его пальцы обвились вокруг моих, словно в молчаливом согласии.
Еще один день.
Когда закончится Третья четверть луны, мы станем врагами. Возможно, это было похоже на близость, но скоро мы попытаемся убить друг друга.
Я никогда не забывала об этом.
Сегодня, однако, моей душе было слишком тяжело: пытки Райна и прошлое Мише, ложь Винсента и темные воспоминания, пробуждаемые ртом Министера на моей коже. Может быть, я была слабой. Может быть, я была глупой.
Но хотя я знала, что должна отстраниться, я этого не сделала.
Нет, я упивалась прикосновениями Райна, как последним глотком вина. Мой тайный, постыдный порок.
МИШЕ ХОТЕЛА ОСТАТЬСЯ. Даже в полубессознательном, бредовом состоянии она протестовала, когда Райн выносил ее из Лунного дворца. Он сказал мне, что у него есть друзья, которые заберут ее из Сивринажа и будут заботиться о ней, пока она не поправится. Втайне я была рада, что она не только покидает Кеджари, но и вообще уезжает из Сивринажа. Я не могла избавиться от ощущения, что здесь все станет намного
