– Ничего. Люда в декрете со вторым, сейчас зять пристройку к дому делает, тесно ему у меня, видите ли… Маша в Питере уж второй год. Работает, учиться не захотела. И тоже в Питер ее потянуло, как и Люду когда-то!
– А Коля? Он же вроде вернулся уже из армии?
– Коля… Вернулся, да. Пока не знает, чем заняться. Себя ищет. Ладно, побегу, а то Люда устает, с двумя-то…
Женщина, которую бабуля называла Дашей, посмотрела на Эмилию еще раз внимательно и быстро ушла. Какая-то грустная она была.
– Это кто? – спросила Эмилия бабулю.
Бабуля пожевала губами. Явно хотела промолчать, потом сказать, потом опять промолчать, потом все-таки выдала:
– Это Дарья. Первая жена твоего папы.
– А, знаю. Слышала, – кивнула Эмилия. – И у мамы первый муж раньше был, до папы. Волшебник. Его молнией убило, грустная история. – Тоже помолчала, потом выпалила: – Не все могут сразу прийти к своему счастью, увы.
– Увы… Золото ты мое! Дай я тебя обниму. – Бабуля обняла Эмилию и опять поцеловала звонко. – Идем, уже поздно, не то твои родители мне голову оторвут.
– Ты же знаешь, что не оторвут! Вот зачем тогда такие страшные вещи говорить?!
Но папа с мамой еще не пришли, наверное, задержались в гостях. У какого-то Семеныча был юбилей, папа сказал. Что такое юбилей, Эмилия знала, у нее самой в прошлом году он был – пять лет. На днях вот шесть исполнилось, но это не юбилей уже, нет, это просто день рождения…
Эмилия с бабулей поужинали одни. Пока ужинали, работал телевизор – у бабули без него пища не усваивалась, так она утверждала.
Показали мамин клип. Не мамин, конечно, там не она пела, а вообще какой-то певец, но рисунки, вернее, анимация, были мамины. Немножко страшные рисунки, но больше красивые.
– Может, ты, как мама, художницей станешь? – спросила бабуля, глядя на экран.
– Нет, бабуль, ты же знаешь, я хочу врачом, как папа, я уже решила…
– А, ну раз решила!
…Эмилия уже почти спала, когда вернулись родители. Они пришли к ней в комнату, поцеловали по очереди. От них пахло чем-то очень вкусным и приятным, как в Новый год обычно, особенно от мамы. Потом родители тихо ушли. «Когда я вырасту, то у меня будут такие же духи», – засыпая, подумала Эмилия.
Среди ночи она вдруг открыла глаза. Какой-то неправильный звук… Села на кровати. Затем отыскала ногами тапочки и побрела к бабуле в комнату, поскольку звук шел оттуда.
Бабуля храпела – длинно-длинно, а потом словно замирала, и тогда звук вообще не шел, и казалось, что бабуля не дышит. Это казалось странным и вызывало у Эмилии какую-то тревогу.
Тогда Эмилия подняла ладонь над бабушкиным лицом и поводила над ним, не касаясь, довольно долго, словно разглаживая там что-то, внутри бабулиной головы, и тем самым давая воздуху свободный и легкий ход…
Бабуля задышала ровнее и не сбиваясь больше.
Эмилия вернулась к себе в комнату, легла и опять крепко уснула.
* * *
– Давно хотел тебе сказать. Не узнаю свою маменьку… – с веселым удивлением произнес Игнат, сидя перед монитором. Прежде чем лечь спать, он решил проверить почту. Двадцать шесть писем, и большая часть – об ингаляторах его изобретения, как и где купить, как приобрести лицензию на производство, вопросы об особенностях конструкции, где найти запчасти… «Это не мне, это им координаты производителя надо сбросить, тут к юристу письмо переброшу, пусть он отвечает…»
– Почему не узнаёшь? – засмеялась жена, устраиваясь поудобнее под одеялом.
– У тебя определенно есть какие-то магические способности, раз она тебя слушается. На мое мнение она всегда плевала. И ей было даже радостно мне назло все делать, – бегая пальцами по клавиатуре, заметил Игнат. – Что ты с ней сделала, Алиса? Как ты заставила ее уважать себя?
– Она меня не уважает, не думай, она просто вынуждена со мной считаться. Как заставила? Наверное, это что-то вроде договора, – ответила Алиса. – Кто-то, возможно, назвал бы это дрессировкой, но нет, не то. Дрессировка – это про животных. Нехорошо говорить так про людей, это грубо и жестоко. Дрессировать людей! Нет. Это именно про договор. С очень определенными условиями. Лариса Игоревна прекрасно поняла, что если будет говорить Эмилии о тебе или обо мне плохое – ей просто не дадут общаться с внучкой. А Эмилия для нее – это главный человек. Лариса Игоревна также не рассказывает всем встречным-поперечным о нашей семейной внутренней жизни, потому что уже убедилась, что в маленьком городке все слухи разносятся моментально, и, если я узнаю, что все наши с тобой разговоры и дела просочатся на публику, то Эмилии, опять же, ей тоже не видать. Если Лариса Игоревна не разносит сплетни, не твердит Эмилии, какие мы с тобой ужасные, я ее хвалю, позволяю больше времени проводить с внучкой. То есть подкрепляю положительное поведение.
– У тебя есть рычаг давления на мою маменьку! – вздохнул Игнат. – У меня, к сожалению, его не было никогда. Нет, помню, было дело, я ее один раз пытался шантажировать, в той истории с Сильновым… Но проклятий тогда не избежал.
– Нет, нет, то, что между мной и твоей мамой – это не про рычаг и не про манипуляцию совсем! – возразила Алиса. – Это… Да, я это уже назвала договором, и он очень простой и понятный. Который надо постоянно соблюдать, и мне это, кстати, совсем не в радость. Но что поделать… Твоя мама, она… она – стихия. Она не про разум, а про бушующие чувства. А стихии ничего не объяснишь, ей можно поставить только преграду, увести в сторону… Как построить дамбу против наводнений, например.
– Логично.
– А вот Эмилию она как раз слушается, я заметила…
– Я тоже.
– Только Эмилию, и никого больше.
Игнат отъехал на стуле от монитора, посмотрел на Алису внимательно, с восхищением.
– Что? Ну что? – улыбнулась она.
– Просто, – ответил он, – знаешь… Мама меня никогда не любила. И я думал, что мне на это плевать – какая разница, любила или нет, я уже сам давно не ребенок, и все такое… Только это вранье. Я врал себе. Все равно было больно, только где-то очень глубоко. Но не так давно я понял, что простил маму, наконец. Она меня так и не полюбила, ну и ладно. Зато она полюбила мою дочь. Ее мечта, наконец, сбылась – у нее появилась своя девочка. Маленькая и хорошенькая. Умница-красавица. Все так, как мама и мечтала…
– Я сейчас заплачу, честно… – Алиса потерла лицо ладонями. – Мне и жалко Ларису Игоревну, и… – Она не договорила, махнула рукой, отвернулась к стене. Закончила, уткнувшись в подушку, приглушенным голосом: – Иди спать, иди спать, что ты там сидишь, я не могу без тебя заснуть, я никогда без тебя не могла заснуть, ты же знаешь…
* * *
Алиса открыла глаза, когда солнце уже встало и по спальне разлились разноцветные сполохи от витражных окон. Было слышно, как за чуть распахнутой форточкой поют птицы в саду.
