«Жилье одинокого старого мужика», — с тоской подумала Катя.
Ее взгляд зацепился за увеличенную цветную фотографию под стеклом в красивой, явно недешевой рамке.
Катя на цыпочках подошла вплотную и внимательно рассмотрела фото.
На фоне берез застыли в обнимку мужчина и женщина, положив руки на плечи стоявшей между ними девочке-подростку с распахнутыми доверчивыми глазами. В мужчине Катя с трудом узнала Ивана Петровича. Красивый, осанистый, с твердым взглядом, но, все же, это был он. Она пригляделась к женщине: мягкий взгляд голубых глаз на миловидном, с правильными чертами, лице.
Катя неожиданно вздрогнула.
— Мои это, — просипел Иван Петрович, — двадцать восемь лет как их нет. В аварии погибли. На поезд торопились из поселка в Москву. Мы тогда под Москвой жили, на крупном животноводческом комплексе с женой работали, — ветврач тяжело закашлялся.
Отдышавшись, продолжил:
— Таксист с управлением не справился. Молодой совсем мальчишка был. Все трое мгновенно ушли, не мучились. Я не смог в поселке жить — все о жене с дочкой напоминало. Сюда вот к тетке двоюродной уехал. Она померла давно. А я вот живу.
Он опять зашелся в кашле.
Катя стояла и боялась пошевелиться. Только чувствовала, как заполыхали у нее щеки. От растерянности, боли и почему-то жгучего стыда.
— Вчера понял, что дела мои плохи, — опять хрипло заговорил Иван Петрович. — Не выкарабкаюсь, наверное, к своим уйду. Соскучился. А нет, ты нарисовалась! Устроила тут… — в его голосе сквозила неприкрытая досада.
— Вы о чем думаете? — возмутилась Катя. — От высокой температуры бредите! Помирать собрались, придумали тоже! А Светлана Ивановна как же без вас? А я? Вам меня еще учить и учить!
Она смахнула со стула лекарства и расстелила чистое полотенце.
— Ешьте! — скомандовала Катя Ивану Петровичу. — Вот омлет, молочная лапша и сладкий чай. Ложку держите!
Ветврач не пошевелился.
— Не капризничайте, — продолжила она уговоры. — Все равно поесть придется. А то силам, откуда взяться?
— Отстань, я сказал! Что пристала, как банный лист к заднице! Без тебя тошно.
«Вот и делай добро людям! — обиделась Катя. — Вожусь с ним, как с маленьким ребенком, а в ответ одни грубости».
А вслух произнесла:
— Ну и как хотите!
Она ушла в кухню. Устроившись на стуле, решила прикорнуть прямо за столом. Глухая тоска вдруг сдавила сердце.
«Пусть не ест, — подумала Катя. — Ему меня не жалко. Я старалась, готовила! А у меня дочка с бабой Любой брошенные! Не дождались меня, спать легли, наверное. Максиму тоже на меня наплевать. Ну и ладно!»
Ее сознание уплыло в тягучую дремоту.
* * *
Катя почувствовала, как кто-то прикоснулся к плечу.
Она открыла глаза. За столом сидел Дима и с жалостью смотрел на нее.
— Иван Петрович не ест, — пробормотала Катя сквозь дремоту. — Сделай с ним что-нибудь, Дим!
— Поел, не волнуйся. Только лапши немного осталось в тарелке, — почему-то прошептал Дима. — Пойдем, я тебя отвезу. Дома спать будешь!
Они вышли из дома.
Катя полной грудью вдохнула холодной ночной воздух. На черном небе ярко сияли звезды. Она зябко передернула плечами и нырнула в салон Диминого автомобиля.
«Скутер потом заберу, — решила она. — Завтра от летнего лагеря крупного рогатого скота сюда напрямик по тропинке дойду. Еды Ивану Петровичу наготовлю, пусть ест, поправляется».
— Кать, спой что-нибудь на французском, — попросил ее Дима, разворачивая машину. — Помнишь, как ты на Троицу за столом пела?
— А какую песню спеть? — озаботилась Катя. — Может, про любовь? Я знаю одну очень красивую!
Она негромко запела густым чувственным голосом.
— Спасибо, отлично поёшь, — бесстрастно поблагодарил ее Дима. Он остановил машину напротив Катиного дома. — А теперь беги, спокойной ночи.
Она вылезла из теплого салона в холодную темноту и, помявшись, спросила, прежде чем захлопнуть дверцу:
— Ты чего какой грустный, Дим?
— Устал, — неохотно ответил он. Подождал, когда Катя отойдет и стал разворачиваться.
Она с недоумением смотрела вслед отъезжавшей машине.
***
Через неделю Катя все-таки уговорила Диму выкопать Ивану Петровичу картошку на огороде. В субботу, как изначально решили, не удалось — у Димы неожиданно выпало дежурство в стационаре. Копали в воскресенье.
Грязновато-серые облака забили небо. Казалось, что вот-вот начнет моросить дождь, поэтому торопились.
Дима работал сноровисто, с трудом выворачивая из тяжелого чернозема крупные желтоватые клубни. Катя шла за ним следом, отряхивая с них комковатую присохшую землю, и собирала в ведра. Потом относила их в просторный сарай и ссыпала там на просушку.
К концу работы она совсем не чувствовала спины, ползком выковыривая клубни из земли, а Дима же без конца отдыхал, опираясь на вилы. Крупные капли пота стекали по его узкому смуглому лицу.
Время перевалило за полдень, когда они, наконец, убрали в погреб последнее ведро картошки.
Ивану Петровичу после капельниц стало значительно легче, но он был очень слаб, и Дима категорически запретил ему выходить на улицу. Иван Петрович, чтобы не страдать от вынужденного безделья, сготовил на всех немудреный обед.
После обеда Дима пошел топить баню.
— Дим, какая баня, — простонала умаявшаяся Катя, — отвези меня домой! У меня ни руки, ни ноги не шевелятся, а завтра, между прочим, на работу!
— Не ной, — мягко осадил ее он, — у меня дома душ есть, а у тебя?! Баня у бабы Любы в огороде остывшая, вчера топленая! Да и Ивану Петровичу водные процедуры провести надо. Воды горячей из бани принесу и помою его немного на кухне. А ты потом пол протрешь.
Катя в ответ лишь болезненно поморщилась. Деваться ей было некуда.
* * *ы
Отъехали они от дома старого ветеринара, когда над селом висела густая темнота ночи.
«Сейчас приеду домой и упаду в кровать, — мечтала Катя, глядя на проносившийся за стеклом автомобиля унылый пейзаж. — Только разуюсь и куртку сниму. У меня даже кожа от усталости болит, а не только мышцы!»
Наконец въехали в Порецкое. Через несколько минут Дима заглушил мотор возле Катиного дома.
Она с беспокойством взглянула на темные бабы Любины окна.
«Спать уже легли, — тоскливо подумала Катя, — опять не дождались меня! Целую неделю кручусь на работе, как белка в колесе, совсем Сонечку не вижу. А что бы я без бабы Любы, этой вредной старухи, делала?» — она сморгнула непрошеные слезы.
