головой, с которой то и дело съезжала набок стрелецкая шапка с бобровой опушкой – подарок сотника Извекова за проявленную в последнем бою удаль.
– Мы здесь будем драться? В чистом поле? – спросил отрок.
– Мы здесь будем умирать. Надо дать нашим уйти как можно дале, – каким-то незнакомым, ледяным голосом произнес Потёмкин.
Свечин оглянулся. Мрачные лица стрельцов, скинувших на уже подмёрзшую землю шубные кафтаны[80], выражали решимость биться насмерть. Всхрапывали кони всадников, готовые понести седоков в последнюю атаку. Задрали вверх стволы, заряженные каменной картечью три гауфницы пятидесятника Емельяна.
Мимо проскрипели последние крестьянские телеги…
– Отряд построен. Можно атаковать. Полторы тысячи мушкетёров и четыреста рейтар сотрут их в порошок, – доложил Киннемонд генералу Горну.
– Подполковник, вы рискнёте забрать медвежонка из берлоги медведицы? – раздражённо спросил шотландца барон.
– Даже с оружием – нет. Задерёт!
– Так вот, эти сумасшедшие русские сейчас прикрывают исход своего народа из наших уездов. Да, да. Корона теряет налогоплательщиков, но Потёмкин и его православные солдаты подобны разъярённой медведице. Я помню, как дерутся русские! Мы, как атакующие, скорее всего, положим трёх за одного. Победа будет пирровой, а я не хочу на зиму остаться в этих мятежных краях без шведского отряда. Пусть убираются в свою Московию! Свидимся по весне!
…Русское войско простояло в ожидании нападения до вечера. Ночью Потёмкин приказал разжечь костры – и сразу отходить, чтобы выиграть время.
Так он и шёл вслед за крестьянским потоком, оберегая людей от всякого лиха. Старая лиса Горн потом всё-таки догнал и больно укусил напоследок – отходили с потерями. Но крестьяне уже были в пределах Московского царства.
По пути пришёл приказ вести войско в Новгород. А там князь Голицын передал ему повеление Алексея Михайловича сдать полк Александру Потёмкину и ехать в Москву.
– Прощай, Ляксандр! Дай те Бог славно повоеводствовать да шведа побить! – обнял на прощанье родича Пётр Иванович.
Выезжая из древней русской столицы в сопровождении только Акима да Василия Свечина, стольник Потёмкин не мог предположить, что его военная служба закончена, а впереди – блестящая карьера дипломата. Тогда же Пётр Иванович о своём будущем мог только гадать. На Руси дворянам особо выбирать не приходилось: служили там, куда их направляли царь и Боярская дума.
Слава русского оружия
Послать в поход сильный отряд Горна побудило несчастное для шведов сражение. Неожиданно для всех следивших за северной войной европейских дворов, в сентябре столь удачно складывавшегося 1657 года битва была проиграна риксмаршалом и генерал-губернатором Лифляндии графом Магнусом Делагарди.
Полководец, служивший уже третьему шведскому монарху, удержавший Ригу и одержавший несколько побед в русских землях, вознамерился взять Гдов, не считаясь с псковским воеводой князем Иваном Андреевичем Хованским, которого считал типичным русским барином, медлительным, нерасторопным: ну не рискнёт такой дать сражение без высочайшего повеления из Москвы.
Риксмаршал молнией понёсся к русскому городу, осадил Гдов – и был бит вельможей, по его мнению не обладавшему особыми военными талантами. Но ведь так доносили резиденты! Прямые потомки Гедимина, Хованские входили в число лучших фамилий державы. Таких вельмож царь из стольников, минуя чин окольничего, возводил прямиком в бояре.
Делагарди и не предполагал, что просто-напросто попал «под горячую руку» Ивана Андреевича. Знатностью рода не уступавший многим европейским королям и герцогам, милостивый с низшими и чрезвычайно надменный в обращении с равными, считавшийся в царском окружении только с высокородным Трубецким, бахвал, гуляка, сибарит князь Хованский чувствовал себя, находясь на значительном удалении от Алексея Михайловича, настоящим удельным князем. Тем более, что воеводствовал он в древнейшем городе, в котором крепостные стены и храмы помнили другого потомка воинственных литовских князей – грозного Довмонта, в крещении Тимофея, не раз бившего орденцев и прочую шваль. И вёл себя Иван Андреевич подобно державцу: был грозен к начальным людям, урядникам и весьма снисходителен к стрельцам да солдатам, искренне любившим воеводу и готовым в благодарность идти за князем-батюшкой куда угодно (что позволило ему спустя много лет устроить на Москве форменный бунт, вошедший в историю под названием Хованщина).
А тут до воеводы довели: какой-то шведский граф идёт на него с пешцами и кавалерией. Имена подлых людишек, а к ним Хованский относил всех, кто ниже его, любимого, никогда не запоминал. Но сей сказочно богатый средневековый сибарит боле всего любил чужие родословия разбирать, о многих европейских государях да принцах многое ведал, куда там иным герольдам европейским!
Но вот незадача: вспоминал, напрягал память князь – ни про какого Делагарди не вспомнил. И задумался Гедиминович: какого ж он роду-племени? Это ж важно, не звание! Кака важность – фельдмаршал! Великий государь Алексей Михайлович тоже своей волей худородного Ордин-Нащокина возвеличил до Ливонского воеводы, сына мелкого шляхтича Потёмкина аж в стольники и полковые воеводы возвёл, а дворянина Змеёва сперва строителем флота сделал, а потом к нему полковником рейтарским прислал. Как оне нынче выслуживаются, поди о Боярской думе сны зрят! И Делагарди таков же. Позвав находившегося с ним в походе дьяка посольского приказа, поспрошал и его – точно, проныра он, дворянин от слова «дворняга»! Оказалось, предок маршальский лет сто как в плен к шведам попал и на службу напросился. Утверждал, что благородный, но – видать, не доказал. Бился, правда, знатно и стал дворянином. Магнус – граф! Ну и что? Наверняка возвысился при королеве Кристине. Эта монархиня, как рассказывали, до своего отречения только тем и занималась, что раздавала направо и налево дворянские грамоты и графские титулы! Эка невидаль! У нас ноне так же. В полках новых у государя солдату достаточно на ступень лишь подняться – в гефрайтеры – и уже шляхтич! Хорошо не думный дворянин! Тьфу что деется! Правда, дьяк говорил, что Делагарди сильно богат и женат на сестре короля Марии. А ещё Карла Десятый ввёл его в государственный совет. Это уже меняло дело. Выйти против пусть и худородного, но королевского зятя, князю Хованскому было незазорно.
Одно у него не укладывалось в голове: как мог поступить так соседний властитель – отдать принцессу за потомка проходимца-наёмника! Попробовал бы кто предложить выдать на Москве одну из царевен, скажем, за сына боярского или выскочку-дворянина навроде Ордин-Нащокина – до лобного места б не довели! Одно слово – паскудство лютераньское!
Иван Андреевич долго держал совет со вторым воеводой – опытным воином князем Тимофеем Андреевичем Щербатовым, не залечившем ещё раненую грудь после неудачного для русского воинства сражения под Вилком, и Семёном Даниловичем Змеёвым, ум и храбрость которого ценил. Оба укрепили
