Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Не имели они и собственных организаций, подобных Советам присяжных поверенных.
Общественный защитник
Есть люди, которым, что называется, на роду написано быть адвокатами, – неравнодушные к чужой боли, к творящейся несправедливости, они, кажется, только случайно не оказываются защитниками по закону. Среди русских писателей, всегда полагавших свое место в обществе не ограниченным рамками изящной словесности, таких было немало. Но только один эту грань как минимум дважды перешагнул.
Сын провинциального судьи, он мог бы пойти по стопам отца. Но, вопреки сословному предначертанию, юноша не чувствовал влечения к параграфам закона и сенатским решениям: на всю оставшуюся жизнь он выберет путь защитника «по совести», а это в России, как ни крути, – все тот же писатель. Писатель несовременный – мы уже отвыкли от такой литературы, неспешной и основательной, – но как нельзя более своевременный. Дмитрий Быков пишет о нем: «Мы вряд ли будем перечитывать Короленко в поисках ответа на роковые (и, в конце концов, безответные) вопросы о человеческой природе. Но когда нам понадобится опора в личном выборе, совет умного и смелого друга, пример жизни честной и в высшей степени талантливой, – мы обратимся к нему. Больше того: если всерьез взволнует нас вечный вопрос о бытии Божьем, – мы выслушаем от Короленко единственно верный ответ: сама способность человека ставить такие вопросы и жить в соответствии с религиозными критериями как раз и свидетельствует о Боге лучше любой казуистики. Иными словами, Бог есть постольку, поскольку мы способны быть людьми; и Короленко – чуть не единственный в русской литературе XIX и XX веков – был на это способен ежедневно, ежечасно, в каждом поступке и тексте, и давалось ему это без всякого напряжения. Если нужно поискать в сравнительно недавних временах идеал душевного здоровья, силы и притом освещающей все это радости – вот вам полное собрание очерков и рассказов, вот «История моего современника», вот дело мултанских вотяков и Бейлиса – и давайте, действуйте, не говорите потом, что вам не на кого опереться».
В мултанском деле Короленко ярчайшим образом проявил талант и темперамент именно не присяжного поверенного, обязанного в первую очередь заботиться об оказании правовой помощи конкретному человеку; он задолго до появления этого института в СССР стал общественным защитником, то есть человеком, который не был жестко связан теми самыми параграфами, ибо его задача в первую очередь заключалась в защите явления, а не конкретного подсудимого. Советский общественный защитник по поручению трудового коллектива всегда напирал на то, что подсудимый – хороший общественник, и тем самым отстаивал тезис об особенной ценности определенной категории людей. Короленко никто на его роль не уполномочивал, но, тем не менее, в мултанском деле, а позже в деле Бейлиса он сам принял на себя защиту не столько человека, сколько принципа: нельзя судить народ. Осуждение семи мултанцев означало для него признание удмуртского народа скопищем варваров.
Тем временем Дрягин подготовил кассационную жалобу в Сенат. Сенаторы, во многом под влиянием мнения обер-прокурора Уголовного департамента Сената А. Ф. Кони, постановили передать дело на рассмотрение новым составом суда.
Обвиняемые и их защитники по окончании процесса
Второй судебный процесс проходил осенью 1895 года. Как вспоминал В. Г. Короленко, который вместе с двумя коллегами вел стенографическую запись: «И опять против них (мултанцев. – А.К.) выступили два полицейских пристава, три урядника, старшина, несколько старост и сотских, вообще тридцать семь свидетелей, в числе которых не было опять ни одного, вызванного по специальному требованию защиты. Словом, суд в Елабуге лишь в несколько смягченном виде повторил суд в Малмыже, причем вниманию двенадцати присяжных был предложен все тот же односторонне обвинительный материал, все те же слухи, неизвестно откуда исходящие, все те же вотяки, невежественные и беззащитные. Виноваты ли присяжные, что на основании одностороннего материала вынесли приговор, который опять не может быть признан».
Адвокат еще раз принес кассационную жалобу. После непродолжительного совещания сенаторы постановили отменить приговор и направить дело на новое рассмотрение Казанским окружным судом. Тем временем неутомимый В. Г. Короленко привлек к делу одного из ярчайших российских адвокатов – Николая Платоновича Карабчевского, причем тот сразу согласился осуществлять защиту бесплатно.
«Теперь сердце у меня легкое…»
Третий судебный процесс состоялся в мае 1896 года. В отличие от двух предыдущих, здесь защита действовала наступательно. Полицейские чины нехотя вынуждены были признать ряд служебных злоупотреблений. Эксперты обвинения путались, а часть фактически перешла на сторону защиты. Итог подвел Н. П. Карабчевский. Он последовательно, шаг за шагом разбил доводы обвинения: злым богам жертвы не приносятся в родовых шалашах; там не могут объединяться для ритуалов члены разных родов; крайне странно для удмуртов при принесении в жертву животных подарить им сердце и легкие, но не тронуть печень; и т. п. Разгромив в пух и прах этнографические построения обвинения, защитник перешел к собственно криминалистике. Он убедительно показал, что все имеющиеся в деле улики свидетельствуют о том, что тело Конона Матюнина было обнаружено непосредственно на месте убийства. Тщательно проанализировав выводы всех судебно-медицинских экспертиз, Карабчевский убеждает присяжных: ни о каком «обескровливании путем подвешивания за ноги» не может быть и речи.
Подробнейшим образом разобрал адвокат собранные обвинением показания о якобы имевших место случаях кровожадности удмуртов – все они оказались либо неподтвержденными слухами, либо ложно интерпретированными случаями, либо вообще не имели отношения к делу, как упоминавшиеся выше преступления сумасшедших татарина и эвенка.
Отдельную часть выступления составили яркие примеры полицейского произвола во время следствия. Думается, Н. П. Карабчевский не случайно оставил их именно «напоследок»: десяти крестьянам-присяжным явно самим приходилось не раз сталкиваться с урядниками и приставами, и они вряд ли питали иллюзии в отношении их строгой приверженности законам. «Большое горе и несчастье – преступление, но преступные или безнравственные приемы раскрытия его – еще большее горе и несчастье. Это аксиома, которой проникнут весь гуманный дух наших Судебных уставов. Это идеал, это твердые пожелания законодателя – они и вылились в законе», – резюмировал адвокат.
Безукоризненно выстроенная защита произвела на присяжных, изначально вряд ли доброжелательно настроенных к мултанцам, большое впечатление. Впоследствии В. Г. Короленко вспоминал свой разговор с одним из присяжных, мельником, по окончании процесса. Этот человек приехал на суд с наказом от односельчан: «Смотри, брат, не упусти вотских. Пусть не пьют кровь». Первые дни он сидел, «уперши руки в колени, разостлав по груди русую волнистую бороду, неподвижный, непоколебимый и враждебный. Наконец, на шестой день, при некоторых эпизодах судебного следствия, в его глазах мелькнул луч недоумения». Теперь же этот простой человек благодарил Карабчевского и Короленко
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
