– Ничего не понимаю, как этот Берни тут вообще очутился? – спросил он.
Ли Цзинь пересказала ему, что ей было известно о моем пребывании в доме на Освальд-стрит. И показала газетные статьи о стрельбе и захвате полицейскими членов Мойриной банды.
Старшой прочел, а потом посмотрел на меня и говорит:
– Да, ну и история! Как вернемся в Лиссабон, придется тебе откопать твой ундервуд.
Вдруг я заметила, что его подбородок подрагивает.
– Черт возьми, как же я волновался, – сказал он. – Я не раз подумывал бежать. Но ведь и команду я бросить не мог…
Я кивнула и похлопала его по плечу: мол, я все понимаю. Капитан не бросает команду в трудную минуту.
И не о чем тут рассуждать.
В ту ночь мы сидели вчетвером за столом в оранжерее. Старшой выставил бутылку контрабандного виски, прихваченную с «Валькирии».
– Наверняка дешевое пойло, – сказал он. – Зато хорошо выдержанное в море.
Ли Цзинь подняла бокал, пригубила, а потом сказала:
– А теперь я хочу узнать обо всем, что с вами случилось после нашей последней встречи!
И Старшой рассказал о детективе Филлингсворте и о том, как мы попали в лапы Мойры и ее бандитов на Освальд-стрит.
– Значит, ожерелья… у вас больше нет? – спросила Ли Цзинь.
– Да, – сказал Старшой. – Думаю, оно утеряно навсегда. Похоже, лорд Кирлвард проиграл его в покер.
Я подумала, не взять ли мне машинку Ли Цзинь и не напечатать все, что я знаю о дальнейшей судьбе ожерелья. Но решила, что это подождет.
Старшой рассказал о плавании через Атлантику и обратно, о полной драматизма встрече с нью-йоркскими гангстерами, когда передавали им ящики со спиртным, и о том, как во время шторма его юнга сорвался с мачты.
– Мальчик выжил, – сказал Старшой, – и это главное. Но за то время, что мы стояли на Сен-Пьере, остров сковало льдом. И когда мы наконец были готовы продолжить плавание, мы не смогли выйти на открытую воду. Пришлось ждать почти месяц, пока не пришел канадский ледокол и не прорубил нам проход.
Еще Старшой рассказал, что на Атлантике судно несколько раз попадало в жестокий шторм. Последний был самый страшный. Сильные ветра загоняли судно все севернее, пока Старшой не принял решение искать убежища на Фарерах. Простояв неделю в Торсхавне, они пустились в последний переход, до Шотландии.
В память о приключениях на борту «Валькирии» Старшому досталось несколько уродливых рубцов на носу после обморожения.
– Собственно, это все, что я получил за свою работу, – добавил он.
А затем обратился к Берни.
– А теперь ты расскажи, как вышло, что ты оказался здесь вместе с Салли Джонс.
Берни заерзал и покосился в мою сторону.
– Это… – начал он. – Ну… это случилось… в тот вечер столько всего стряслось… не знаю толком…
На этот раз мне все-таки пришлось вмешаться. Я встала, взяла с письменного стола Ли Цзинь ручку и написала на клочке бумаги:
БЕРНИ СПАС МНЕ ЖИЗНЬ
Ли Цзинь и Старшой склонились над столом. Старшой вопросительно поглядел на меня. Я кивнула. Старшой повернулся к Берни и протянул руку.
– Я благодарю свою счастливую звезду за то, что Салли Джонс так повезло найти доброго и отважного друга! Спасибо тебе, Берни!
Берни неуверенно посмотрел на Старшого. Видно, не мог сообразить, шутит тот или говорит серьезно.
В конце концов Берни понял, что не ослышался. Улыбка озарила его лицо, он подался вперед и пожал Старшому руку.
Второй раз за нашу с ним дружбу я видела, как Берни улыбается.
И была удивлена ничуть не меньше, чем в первый раз.
64. После войны
Раньше, чем в понедельник утром, Старшому в Глазго делать было нечего. И все же мы отправились туда накануне, в воскресенье.
Идея была моя. Мне хотелось вернуть лодку Симмонсу, и, поскольку день для морского путешествия выдался погожий, ждать понедельника смысла не имело.
Мы позавтракали и отчалили вместе с приливом, так что течение работало на нас. Это была чудная прогулка: мы пили кофе, наслаждались солнцем уходящей зимы и несколько раз причаливали к берегу.
Старшой, конечно, не знал, ни чей это шлюп, ни как он у меня оказался. Но когда я свернула в устье быстрой реки Кельвин, он спросил:
– Мы должны кого-то навестить?
Я кивнула.
Я очень надеялась, что теперь, когда Мойра и ее бандиты сидят за решеткой, Симмонс смог вернуться на свою маленькую верфь. А если нет, думала я, мы просто оставим шлюп у его причала.
Едва мы подошли, дверь мастерской распахнулась и навстречу выбежал Симмонс.
– Салли Джонс! – радостно закричал он. – Не спрашивай почему, но я не сомневался, что моя старая посудина у тебя!
Мы просидели у Симмонса весь вечер и остались до утра. Ближе к полуночи я прилегла на груду старых парусов у камина. А Старшой с Симмонсом все курили и разговаривали, сидя за маленьким, заваленным всякой всячиной кофейным столиком.
Старшой выведал у Симмонса все, что тот знал о моем пребывании у Мойры. Симмонс рассказал ему о наших ночных контрабандных вылазках, о налете на клуб Грека в Мэрихилле и о страшном возвращении в Глазго после встречи бандитов в «Блэк Карт».
Было так уютно лежать, укутавшись в паруса, чувствовать тепло камина и слушать их беседу. Вскоре их голоса слились со сновидениями.
На следующий день Глазго накрыл густой туман, а крепкий северный ветер принес ледяные шквалы дождя со снегом. Мы сердечно простились с Симмонсом и вышли на улицу, в бушующую непогоду. Автобус довез нас до Глазго-Сентрал. Мы позавтракали в кафе на вокзале, а оттуда пешком прогулялись по Освальд-стрит до дома Мойры.
Там мы долго стояли молча, глядя на фасад. Северное крыло почернело от копоти. Окна все до единого были разбиты, крупные куски штукатурки под напором пулеметных очередей отвалились. Витрины магазинчика были завешены грубым брезентом – судя по всему, они тоже не уцелели. У входа на задний двор стоял полицейский, видимо, для того, чтобы отгонять мародеров.
