настолько смочился слюной, что она без задней мысли — мысли, что делать так немного глупо — попробовала травинку на вкус.
Прожевала, похрустела. Проглотила.
Ну так. Пресно. Альфия продолжила вытягивать другие отделения тумбочки. Потом она вдруг вернулась к зелёной траве и съела ещё штучку. Потом ещё. Вдруг Альфия заметила, что уже десять раз подряд выдвигает и задвигает один и тот же ящичек. Альфия ещё раз его дёрнула и вдруг выдернула. Ящичек грохнулся о землю. Она постояла пару секунд, ничего не делая и не двигаясь, а потом разразилась хриплым хохотом.
Она смеялась и смеялась, пока ей на плечо не опустилась рука. Хотя вернее будет сказать маленькая ручка. Альфия повернулась и тупо улыбнулась девочке с сизыми глазками.
“Не переводи”. Сказала девочка, взяла грубую бумажку, наложила в неё сухой травы и умело свернула трубочкой. Потом она зажгла траву, и как будто хотела уже приставить трубочку к своим губам, но в последний момент сдержала себя.
“Я всё равно ничего не чувствую в этом теле”. Девочка цокнула языком и грустно улыбнулась.
Вдруг она вставила трубочку в губы Альфии, которые почему-то был раскрыты. Альфия с новоявленным наслаждением вдохнула тёплый, бархатный дым.
“Вставлять в себя больше семи самоцветов — это совсем нездоровая практика. Если я прав, а я всегда прав, Казнеру приходится терпеть постоянные боли. Вот и нужны некоторые лекарства… Наслаждайся, они не совсем безопасны, но один разок можно”. Сказала девочка и ушла куда-то. Альфия вдохнула ещё больше белого дыма, задымляя свою голову…
Затем всё вокруг сделалось чередой очень странных образов. Вот Альфия ходит на руках по коридорам. Вот она хлопает крышкой туалета, и опять, и опять, и опять, и опять… Вот она сворачивает ещё одну трубочку, зажигает о свою, вставляет в губы неподвижной Эли и бежит сражаться с другими туалетами…
Вот Альфия висит на дереве… Зачем-то… Вот она бегает, бегает, бегает… Альфия — это курица.
Альфия находит цыплёнка и ему тоже вставляет в большие, красные губы дымную трубочку. А потом вопит, катается, сдирает осьминога, который вцепился ей в голову… Вот Альфия, разворошив свои волосы, сидит в одном ряду с Эли и цыплёнком. У всех красные глаза. Все смотрят в небо, где ходят громадные человечки. Альфия периодически хихикает. Эли молчит. Цыплёнок забрался ей на голову и закрыл своей желтой тушей глаза.
“Прошу прощения за грубый вопрос, но что вы делаете в моём доме?”
Альфия повернулась. Возле неё возвышался под сенью ивы мужчины, очень высокий, с длинными, длиннющими такими руками. В очках. С волосами жёлтыми и как будто пыльными, и местами ещё седыми. Она что-то пробурчала. Мужчина наклонился. Альфия выдохнула ему в лицо облако белого дыма и рассмеялась, когда у него помутнели очки.
Мужчина их снял и стал протирать своей мантией. Он тоже улыбнулся и сказал: “Прошу прощения, я забыл представиться”.
“Меня зовут Казнер”.
“А вас?”
155. Как бы…
155. Как бы…
Меня зовут… Альфия очень, очень долго размышляла над этим вопросом, чинно расхаживая в своей помутневшей от белого дыма голове. Она открывала дверцы памяти, и смотрела пустыми глазами, пока вокруг неё проносились самые разные звучные имена. Она выбирала. Но вот она открыла очередную дверцу, самую старую, и перед нею предстали, как что-то завораживающее, но пугающее, безмерно высокие звёзды в тёмных небесах. Сверкая ярким, каким-то жестоким светом они смотрели на неё внимательным взором, а вокруг Альфию обнимали грубые, белые руки, — они поглаживали её волосы и говорили: Альфия, моя Альфия…
Альфия захлопнула дверь, и побежала, гонимая эхом грохота. Долго, очень долго Альфия бежала по коридорам своей памяти, по кривым, извилистым коридорам, таким кривым и извилистым, как будто сделаны они были из подтаявшего лака, как будто это был мир, отражённый в кривом зеркале; она блуждала, бежала, а за нею на маленьких ножкам бегала отрезанная голова. А потом всё обернулось с ног на голову, и уже Альфия бегала, ловила ногатую голову, потому что голова отца — это очень полезный ингредиент.
Они бегали, играли в салочки, а потом в прятки. Альфия играла с папой, ей было весело, и она смеялась. А потом пришёл:
Артур.
Он посмотрел на неё сверху-вниз и так презрительно, что Альфия вдруг уменьшалась до размера ноготка, а потом Альфия… Постойте, вот, вот оно. Вот кто она такая!
Альфия широко открыла свои покрасневшие глаза. Теперь она знала своё имя. Её зовут:
“Вот, вот, я вот- это”. Сказала Альфия, быстро и вяла ворочая языком, и показала на цветок у себя в ногах. Голубой. Нет! Фиолетовый. Нет! Небесный… Альфия показала на него, стараясь не сводить с него пальца, чтобы не потерять, и спросила, напрягая брови:
“Как его зовут?”
“Как зовут… Этот цветок?” Переспросил Казнер, заходя ей за спину.
“Цикорий обыкновенный”. Ответил он с улыбкой.
Альфия кивнула. Вот оно.
“Я Цикории… Я. Цикория”. Объявила Альфия, и вдруг ей показалось странным, что она, Цикория, стоит ногами на земле. Неправильно, вот это было неправильно. Альфия упала на землю и стала рыть себе яму. Ей нужно было срочно себя посадить, иначе она завянет. Эли и цыплёнок смотрели на неё пуская белый дым. Цыплёнок свою сигару пожёвывал. Эли жевала свою. Казнер смотрел на них всех с каким-то грустным умилением в глазах.
Вдруг Альфия вскрикнула и в ужасе отбежала от ямы — ей показалось, что она роет себе могилу. Она пыталась что-то промямлить, но не смогла. Потом она уставилась на Казнера, и её как будто током ударило.
Она побежала назад к дереву, сняла цыплёнка с Эли и в пируэте сделала высокому эльфу низкий поклон:
“Нам пора. Пока”.
Альфия взяла обмякшую девочку подмышку, усадила цыплёнка себе на макушку и побежала на выход из поместья. Но выход, хитрый выход, начал убегать от неё и смеяться. Альфия сжала зубы и с трудом его словила и удержала на месте. Но выход, хитрый выход, заградил себя дверью. Альфия не имела ни малейшего понятия, что Альфия имела малейшее понятие, как надо пользоваться дверью. Поэтому она проявилась смекалку и выбросилась из окна, и побежала по широкой, мощённой, украшенной яркими цветочными клумбами улице.
Альфия бежала. В её глазах мелькали цветы. Три раза Альфия оббежала большой чёрный храм, сверкающий синими витражами, в которых поднимался дым, с одной широкой и полой башней, над которой, как над громадной флейтой, гудел ветер.
Четвёртый круг дался ей с трудом. Но Альфия и его выдержала, силой своей решимости, и
