группы «внешних ликвидаторов», в то время как «датский генерал», куда как пронырливый, хитрый и умный, возглавил сию возрожденную структуру Приказа Тайных Дел, пока укрытую от любопытствующих глаз фасадом Посольского Приказа. Последний возглавлял Петр Андреевич Толстой, доказавший свою полезность. А если начнет финтить, так за ним и пригляд строгий имеется, причем с разных сторон.
— Число приказов до двух десятков сокращено будет, сие только полезно. А то в нынешних шести десятках сплошная бюрократия, коррупция и запутанность, они друг друга подменяют. Так что «укрупнение» пойдет только на пользу, не будет чехарды.
Алексей внимательно посмотрел на предложенную ему роспись Приказов, с описанием задач, которые они выполняют. Он взял за правило при любом деле вначале истребовать докладные записки, с внятными предложениями, что необходимо исправить, создать заново или упразднить. И знакомился с существом возникшего вопроса, для разъяснения дополнительно встречался с теми людьми, кого считали знающими. И лишь после этого принимал решение, внося необходимые дополнения, или отсекая ненужное, или даже, на его взгляд, вредное.
Такой подход отнимал чудовищно много времени, но позволял избежать ошибок. Очень не хотелось «наломать дров», как постоянно происходило с «папенькой», один указ которого дополнял предшествующий, при этом оба противоречили друг другу, а возникшую сумятицу усиливал добавляемый царем очередной указ, более новый — Петр писал их буквально на «коленке», думая, что этим устраняет то, что показалось ему неудачным.
«Финансами будут ведать три Приказа — Податный собирать налоги, Казенный расходовать денежные средства, а Монетный Двор не только чеканить новые деньги, но и контролировать добычу драгоценного металла. А вот Ревизский будет контролировать их все, для чего там будет особый „стол“ с дьяком и подьячими. Вроде такая структура вырисовывается, а то сбор налогов ведется всеми кому не лень — взыскивают с населения сурово, но немалые суммы при этом разворовывают, особенно в ландратах, да и бургомистры от них не отстают — сплошное хищение, ОБХСС на вас нет.
Но так будет — лучший друг правителя есть тайная спецслужба, со штатом доносчиков и стукачей. Раньше против них моя душа протестовала всеми фибрами, а теперь отмечает их полезность».
Алексей вздохнул — только недавно Челобитный Приказ стал работать более продуктивно, отсеивая доносы и прошения по нескольким категориям и выявляя среди них важные. «Подметные письма» подлежали немедленной проверке — если там была клевета и ложь, то старались найти автора, если он оставался «анонимом». А там на усмотрение Преображенского Приказа. Последним учреждением применялись жесткие меры административного характера — штраф, наказание кнутом, предупреждение, а то с последующей ссылкой в места не столь отдаленные со всем семейством (всего то год добираться). Надежда была, что года через три клеветники и лжецы хоть уймутся, и доносы с жалобами будут писаться исключительно по делу.
Молодой царь тяжело вздохнул — он старательно выполнял свои обязанности, но лавина дел угнетала. Хотя определенный прогресс все же был, но больше проявился в армии. «Табель о рангах», подготовленный фельдмаршалом Шереметевым, Алексей принял с исправлениями, сократив его до пятнадцати рангов, лично ликвидировав чин прапорщика, а подпрапорщиков своей монаршей волей переименовал в премьер-сержанты, в добавление к введенным секунд-сержантам, что командовали взводами-плутонгами. Количество унтер-офицеров в ротах по штату значительно возросло, а это неплохой стимул для солдата при занятии вакансии — на войне ведь убивают и должности освобождаются. И приписку сделал для всех полковников с категорическим приказом — обучать сержантов, капралов и толковых солдат грамоте, для чего открыть полковые школы. И в них же вести подготовку служивых для будущего производства в капралы.
Самих прапорщиков и подпрапорщиков оставил, но исключительно по должности, а не по чину. Да их численность станет крайне незначительной — одно знамя на полк. Ротные флаги он отменил, а их по восемь на полк пехоты приходилось, и к каждому свой «знаменосец» с «подзнаменщиком» полагался — немыслимая глупость, особенно учитывая тот позор, когда знамя в неприятельские руки попадало. Сакральное значение невелико, а вот головной боли любому ротному капитану прибавлялось изрядно. В бою требовалось выделять охрану для значка, который имел по сути одну функцию — указывал на место сбора роты.
— Так, что мы тут имеем в наших нововведениях в области оружия, — пробормотал Алексей и стал подчеркивать пункты, по которым уже были приняты решения. Глаза ухватывали знакомые слова, им же самим введенные — «единороги», «наперстки», «штуцера с пулями», «шрапнель». Список был великоват, и он сам засомневался в тех сроках, что определил для воплощения этих задумок в жизнь…
Глава 17
— Господа генералы, и ты, княже Петр Алексеевич, — фельдмаршал Шереметев чуть наклонил голову, ему нездоровилось, да и стар был.
— Государь к полудню прибудет со своими советниками, а нам сейчас нужно дела разрешить военные, по коим и предпринять дальнейшую диспозицию. А она пока такова…
Борис Петрович тяжело вздохнул, зеленый кафтан из дорогого аглицкого сукна был расстегнут. В вышитых золотой нитью петлицах сверкнули двуглавые орлы с перекрещенными внизу фельдмаршальскими жезлами. У всех остальных рубиновым цветом горели генеральские «ромбы», опять же в золотом обрамлении переплетенных искусными мастерицами «дубовых листьев». Да и «разговоры» у всех блестели драгоценной вышивкой — царь приказал не скупиться на красоте, токмо о единообразии позаботился — узорчье у всех было схожее, кроме бригадиров. У последних точно такая же вышивка блестела благородным серебром.
— Войска неприятельские главными своими силами вышли из Твери и двигаются на Клин неспешным маршем. Ведет их князь Михайло Голицын, а там и «самозванец» со своей гвардией.
Шереметев никогда не именовал Петра царем, да и по имени старался не называть, как бы подчеркивая, что тот ему больше не государь. Впрочем, точно так же вели себя все сторонники царя Алексея II, а князь Долгоруков вообще крыл «подменыша» матерно.
— Другая часть войск с князем Аникитой Репниным идет на полдень, к Волоку Ламскому. У оного городка месяц назад Меншиков получил от нас там прежестокую конфузию. А потому спрашиваю у вас всех — как мы будем биться с неприятелем?
Фельдмаршал остановился и посмотрел на бригадиров, как младших в чине, что сидели на дальнем краю стола. Первым, разгладив густые, тронутые сединой усы, заговорил Шидловский:
— Казаки мои нападать на оные колонны стали, разор неприятелю учинять. Обозы у них худые, хлебушко подъедают. Лошади лишь прошлогодней травой питаются, а новая только вылезла, сена и овса дачи малые. Измотать их в боях на редутах и самим атаковать потом, благо полки новые подходят, да в Москве сила изрядная копится!
— Так и надлежит действовать, — князь Богдан Иванович
