даже ни капли сожаления. Только бы эта тварь заткнулась.
— Есть мысли где она может быть?
— Ярослав… я правда…
— Есть или нет?! — рявкаю на нее, чувствуя, что придушить готов эту змею.
— Я не хотела чтобы так… я думала, что он просто… — сидит на полу, ревет.
Мажет сопли со слезами, пока я пытаюсь сохранить гребанное спокойствие. Смотреть на нее даже противно. Ее слезы вызывают только раздражение и ненависть.
— В Чепурово кто-то есть у вас? Она могла туда уехать?
— Нет никого… Но у нас там дом старый. Он не продан…
— Адрес?
— Думаешь она там?
— АДРЕС! — ору, как невменяемый, ей в лицо. Она, выпучив глаза, отшатывается.
— Ленина, 18. Я тоже поеду…
— Да пошла ты, мразь, — бросил ей на прощание и пулей полетел вниз по ступеням.
В моей машине громыхает музыка, а в глазах стоят слезы, которые я с трудом удерживаю. Из-за них дорогу почти не видно, но я упорно жму на педаль газа, аккуратно обгоняя одного за другим.
А музыка хорошо приглушает мои тоскливые мысли.
Мы справимся. Мы со всем этим справимся. Я сделаю все, чтобы она забыла пережитый кошмар. И больше никуда не отпущу ее одну. Не подвергну опасности. Особенно своей проклятой фамилией.
Слезы все-таки предательски потекли. Бессильно бью по рулю. Ну какого дьявола он не мстил мне?! Почему ее тронул?! Почему?!!!
До Чепурово ехал почти пять с половиной часов. Совсем стемнело. Идиот, совсем растворился в своей агонии, забыл зарядить машину. И был готов истерично засмеяться, когда она заглохла прямо на въезде в поселок. Только не хотел тратить на это время.
Выскочил из машины и, поглядывая на гугл карту, заторопился к ее дому. На другом конце деревни.
Московская погода добралась и сюда. Дождь неприятно крапает с темного неба, пока я разглядываю в потемках покосившиеся деревенские домишки. Волосы, куртка — все намокло, меня уже немного потряхивает от ночной прохлады, но я ничего этого не замечаю.
Возле восемнадцатого дома на улице Ленина меня пробирает настоящий мандраж. Мне страшно.
Потому что я чувствую вину. Потому что мне страшно услышать и увидеть вживую следы того, что произошло. Потому что я боюсь, что она меня после всего произошедшего отвергнет.
В маленьком домике горит свет. Отворив калитку, я вхожу внутрь, пошатываясь на узкой тропинке. Стучу в деревянную дверь. Жду, прислонившись к столбу на крыльце.
— Кто там? — ее такой родной голос приглушенно раздается из-за двери.
Словно по сердцу ножом полоснули. Потому что я слышу в нем страх.
— Аня, открой. Этой я.
Дверь тут же распахивается, и я зажмуриваю на миг глаза, сжимая пальцы в кулаки. Потому что успел увидеть.
Разбитую губу, синяки на лице, шее. Убегают вниз выреза ее домашнего кардигана, в который она кутается, прячется. А сколько их еще там?
— Ярослав? — слабо отзывается, поправляя волосы. Пряча ими синяки.
Молчу, не в силах что-либо сказать. Не могу произнести ни слова.
Но Аня понимает и так. Видит мои слезы, вытирает свои. Мы стоим и тяжело дышим, смотрим друг на друга.
— Прости… — наконец, выдавливаю я. Голос надломлен, треснут. Не описать словами, что я испытываю в этот момент. — Мне так жаль…
Она качает головой.
— Не вини себя.
— Не могу.
— Перестань. Не нужно.
Ее голос опускается до шепота, она робко делает шаг ко мне. И мне сразу становится легче. Я снова могу дышать. Она не отталкивает, это уже хорошо.
— Ты весь промок. Как ты сюда добрался? Как ты вообще узнал, что я здесь?
— Был у твоей сестры.
— У меня больше нет сестры, — глухо отвечает она.
— А у меня отца, — серьезно смотрю в ее глаза, и она видит, что я не шучу. И не говорю эти вещи в каком-то глупом порыве.
Тонкой худенькой ладошкой она обхватывает мою руку и прижимает к губам. Нежно и робко целует, в ее глазах по-прежнему слезы.
— Ты не отвергнешь меня?
Прикрываю глаза, задохнувшись от ее слов. С ума сошла? А потом прижимаю дуреху к себе изо всех сил.
Шепчу в любимые, вкусно пахнущие волосы запомнившийся сонет.
— Ты от меня не сможешь ускользнуть.
Моей ты будешь до последних дней.
С любовью связан жизненный мой путь.
И кончиться он должен вместе с ней.
Аня тихо смеется мне в грудь, своим нежным смехом возвращая меня к жизни.
— Тебе понравился Шекспир?
— Мне нравится все, что связано с тобой.
— Прости, что думала, что не нужна теперь тебе…
— Это ты прости меня. Я не знаю, как помочь тебе забыть эту грязь, этот кошмар. Но мы справимся, — горячо шепчу в макушку. — Только дай мне шанс.
— Меня не насиловали, Яр, — она отцепляется от моей груди и смотрит на меня снизу вверх. Бирюзовые глаза блестят. — Только трогали… Напугать хотели. Неприятно, но это ерунда, я все забуду. Обязательно забуду.
А у меня ощущение, что я заново родился. Выпустил свой первый крик. Вот она. Вся жизнь впереди.
Все это не потому, что меня мог как-то оттолкнуть от любимого человека факт изнасилования. Ни черта не мог. Я бы ее все равно не отпустил, не дал бы ей уйти.
Но я выдохнул потому что почувствовал за нее облегчение. Робко поцеловал ее, стараясь не тревожить ранку на губе. Поднял ее на руки и занес в дом, чувствуя, как счастье выжигает из меня все депрессивное и плохое. Все во мне меняется. Мое перерождение происходит в каждой клеточке. Мы окончательно сжигаем за собой мосты.
Ночью я прижимаю ее спину к себе аккуратно, боюсь сделать больно. Обхватываю рукой, укрывая в объятиях. Она устраивается поудобнее. Мы спим одетыми, как пионеры. Но в мыслях сейчас ничего другого, только прижимать ее к себе, оградить от окружающего мира. Сторожить ее сон.
— И что нам теперь делать? Мы не можем прятаться вечно в этом домике, — тихо спрашивает Аня, рисуя узоры на моей ладони.
— Не можем, — качаю головой. — Нам и не нужно. Решение уже есть.
Глава 40
Анна
Через пару дней мы сидим в аэропорту в обыкновенном зале ожидания эконом-класса, слившись с толпой. У нас на двоих одна небольшая сумка, в которой, собственно, и вещей-то нет. Так, какие-то мелочи Ярослава из машины, и все. Сам автомобиль он так и бросил возле Чепурово, без зарядки она ехать не могла.
— Разберут ведь на запчасти. Местная шпана тут лютая, — с сожалением сказала я, когда мы шли пешком к автобусной остановке.
— Плевать. Я все равно не могу ее себе
