…Ещё пред нами не предстал
Рассвет разлуки скорой,
Вот — опрокинутый бокал,
Вот — смутный свет за шторой,
Вот — пальцы тонкие твои
В моей неловкой длани,
И на ладонях, как ручьи —
Следы земных желаний…
Там, завтра — Сдержанности сталь,
За ней, в полупоклоне —
Ползет слюнявая Мораль
В монашьем балахоне,
И теплым лужицам сродни
Отверстия глазные
У возомнивших, что Они —
Вершат судьбы земные.
Там Зависть чёрный рот скривит,
Там, с резвостью лакейской
Поднимут Здравый Смысл на щит
Премудрости житейской.
Пред сим хоть голову сорви
Со шляпой — без вниманья,
И тщетны жалобы Любви,
И тщетны оправданья.
Ещё лик Солнца не багров
В предгрозовом знаменьи,
Ещё под колокола рёв
Не брошены каменья,
Ещё способны мы опять
В поруганном спектакле
И роль — до капли исчерпать,
И яд — испить до капли.
Ещё живёт среди времён
Оболганный с амвонов
Тот, исключительный Закон
Средь всяческих законов,
Тот, обжигающий уста
Из глубины подспудной
Огонь слепого Естества
И Страсти безрассудной,
И пусть, вне лжи, вне суеты
Его вершится Слово:
Пусть Ты и я,
Пусть Я и ты…
И — ничего другого!.."
3
— "И сказал ему на то Великий Дух:
— Запомни, друг мой, что на земле, этой обители грешников и убийц, имеют ценность лишь любовь, боль и трепет за ближнего своего. Прости людям, что глаза их слепы, а уши закрыты для твоих увещеваний. Из мира снов ты проникнешь в мир света, из мира боли — в мир блаженства, и тысячи звезд осыплют дорогу твою золотом истины. Помни, что если разум твой не омрачен ненавистью, то путь твой в царство Божие открыт, и ты увидишь души такими, как они есть, и зачерпнёшь из вод источника вечного, и растает грусть, и чистая любовь озарит дорогу твою…
— Помни, однако, что как в Пресветлом Храме есть место святое — куда допускаются все, место святое святого — куда допускаются лишь служители, и место святая святых — куда допускаются только избранные, так и в доме твоём горница — место святое, место приёма гостей. Спальня — место святое святого, где имеют право бывать лишь домашние. Постель супружеская — место святая святых…"
"…И спросил Седрод Отшельника:
— Скажи, о Таргрек, в чём смысл жизни?
— Я говорил об этом со Смертью, — ответствовал Таргрек. — Я — единственный из смертных, кто разговаривал со своей смертью будучи живым. На этот вопрос она, вечно юная Дева, Меняющая Жизни, отвечала так:
— Путь человека — извилистая линия, а смысл её — дорога. Или ты мелочишься и бросаешься на жареное, или ищешь и подбираешь с неё драгоценные камни… Я ищу тех, кто понял это. Я люблю, я направляю и я убиваю тех, кто осознал это счастье, во имя новой жизни.
— А что такое счастье, о Таргрек? — спросил Седрод. — Быть может, Великая Дева сказала тебе и об этом?
— О да! — ответил ему Таргрек. — Счастье, сказала она: это, во-первых, быть свободным от страданий, во-вторых — твёрдо знать, чего желаешь добиться, и в-третьих — оставаться самим собой.
— А как же любовь, о Таргрек? — спросил Седрод.
— Любовь — это счастливейшая связь от Бога, что помогает и велит человеку достигнуть вершины в понимании себя и мира, — отвечал ему Таргрек…"
— И скажи мне, Тинчи…
Тайра сидела, поджав ноги, на лежанке, совсем близко от него. Свет керосиновой лампы выхватывал из темноты её лицо — крутой упрямый лоб, огромные беспокойные, бешеные глаза, чьи зрачки были расширены, как у встревоженной пантеры; иссиня-чёрные, с искоркой волосы, рассыпанные по узору грубо вязаного свитера, надетого прямо на голое тело. Из-под напряжённой смуглой кожи выпирали коричневые ключицы. Сильные пальцы с длинными ногтями туго обхватывали блестящие в свете лампы, округлые колени.
— Скажи, ты действительно веришь всему этому?
— Верю.
— И ты думаешь, что где-то там, в каком-то царстве, нам с тобой будет лучше, чем тут, на Земле?
— Я не знаю, где это царство, — ответил Тинч. — Но мне кажется, что человек и здесь может быть… должен получить хотя бы капельку счастья.
— Скоро ты уходишь…
Это было правдой. Клем подыскал для товарища подходящую работу. В Башне Тратина, где проживало братство художников, требовался уборщик.
"Заодно и рисовать поучишься…"
Договор был заключён, вещи собраны, и назавтра с утра ожидался Клем — провести в центр Бугдена, познакомить с будущими хозяевами.
— Ты не бойся, я буду себя хорошо вести, — сказала Тайра, не отводя от Тинча напряжённого взгляда, помрачневшая и загадочная как Удана.
Потом добавила строго:
— Погаси лампу. И иди ко мне.
Тинч, чувствуя, как всё сжимается внутри, неловко повиновался.
— Не знаю, я, наверное, воровка, воровка, — ласкаясь, приговаривала она. — Ворую чужое счастье, но, знаешь, ведь мне тоже иногда хочется, так его хочется, хотя бы капельку… ну, обними меня, ну хотя бы чуть-чуть, крепче, крепче…
И он, подавшись к ней, впервые в жизни почувствовал на губах всю полноту, влажность и мягкость поцелуя и — действительно, обнял её, и даже не чуть-чуть, а по-мужски, грубо и сильно, крепко-крепко-крепко…
— Я знаю, знаю, — шептала она, задыхаясь в его объятиях. — Ты путешественник, ты долго со мной не останешься. Но я всё равно буду любить только тебя, только тебя, ты слышишь, только тебя…
Среди холодных скал и замерзших рек этого мира, крепко обнявшись, согревая друг друга, мирно спали двое… Были ли они уже взрослыми? Были ли они детьми? Ведал о том, очевидно, лишь один, Сам вечно молодой и седобородый Господь Бог…
Приворожи меня, приворожи,
Заставь остановиться на пороге,
С собой незримой ниточкой свяжи
Солдата, заглянувшего с дороги…
Рассыпь по небу звезд алмазных горсть
Над полем нераспаханным, уснувшим…
Так долго шёл он,
Столько горьких верст
В его котомке, плечи оттянувшей.
И с исповедью скорой — не спеши,
В молчании само созреет Слово,
Чтоб истинно пред Богом две души
Соединить безгрешно и сурово.
Над нами небо Вечности вскружит,
