Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
не выжить, ничего из зарубежных гастролей не привезти. Марат очень хотел купить в Италии кольца для них с Машей. Но, во-первых, где взять такие деньги? А во-вторых, велика вероятность, что драгоценности просто отберут на таможне. И не посмотрят, что он известный артист. Недавно Кигель рассказывал, что даже его на границе заставили открыть чемодан и предъявить содержимое. Ну он со свойственной ему прямотой и предъявил. Открыл крышку и вывалил перед таможенником ворох грязных рубашек, маек и носков. На гастролях-то никто не стирает, все везут домой как есть. Но это же унижение для артиста. Тебе специально демонстрируют, что ты никто и звать никак. Подумаешь, певец. Подумаешь, стадионы собираешь. Предъяви, что не спрятал в трусы валюту!
Все это удручало. И чем популярнее ты становился, тем больнее били по самолюбию подобные ситуации. И тем больше их становилось. А с другой стороны, старых мастеров вообще никуда из Союза не выпускали. Тот же Козловский, великий тенор, гений вокального мастерства, всю жизнь невыездной. И не за провинности, как сейчас бывает, а просто так. Его тоже звали лучшие театры мира, а Сталин сказал: «Никуда не поедешь». Вдруг, мол, не вернешься? И одним словом перекрыл ему все поездки. Сейчас Сталина уже нет, и родное министерство культуры наверняка выпустит заслуженного старика, если куда-то позовут. Но ведь уже не позовут. И возраст не тот, чтобы по заграницам кататься. Так и пропел всю жизнь соловей в железной клетке. А ведь голос уникальный, и талант уникальный, богом данный. Вот и подумаешь: а вправе ли родина распоряжаться своими одаренными сынами, держа их на коротком поводке?
Наконец автобус привез их в гостиницу, почти роскошную по скромным понятиям советских артистов, с отдельными туалетами и горячей водой. Марат кинул тяжелый чемодан в дальний угол, принял душ, поужинал вместе с музыкантами за накрытым для артистов столом «рисовой кашей с сыром», как окрестил угощение Мопс. Марик был рад вспомнить вкус итальянской кухни и сливочного ризотто, которое когда-то, кажется в другой жизни, готовила для него Кармен. Пара бокалов кьянти окончательно привела его в доброе расположение духа. Он снова в Италии, в Милане, о чем еще можно мечтать?
Несмотря на усталость после дальней дороги, Марат пошел бродить по городу. И даже Мопса с собой не взял. Тот возмутился, мол, не положено по инструкции в незнакомом городе, в чужой стране артисту одному гулять. Но Марат только усмехнулся. В незнакомом? Да он знал здесь каждый переулок.
А город как будто стал еще красивее: чище, светлее, наряднее. Повсюду горели фонари, даже фонтан на площади работал, несмотря на поздний час, и подсвечивался разноцветными огоньками. Дуомо на сегодня уже закрылся для посещений, но молодежь вольготно расположилась на его ступенях, что-то обсуждая, закусывая длинными бутербродами-панини, один парень с гитарой музицировал, подпевая себе небольшим, но приятным тенором. В воздухе пахло свободой. Все-таки люди здесь совсем другие, думал Марат, устраиваясь на бортике фонтана и поднимая голову к особенно звездному сегодня небу. Раскрепощенные, открытые. Поют, гуляют, сидят на ступеньках главной городской достопримечательности, между прочим. Попробуй вот так на Красной площади посиди с бутербродом и гитарой. Да не в бутерброде дело.
Он вспомнил, каким приезжал в Милан в первый раз. Как тяготился он стажировкой, как рвался в Москву. Как ему казалось, что жизнь проходит мимо. Там, в столице необъятной родины, его впервые приглашали на телевидение, впервые звали выступить на радио, предлагали спеть первые песни. И он так искренне верил в свое большое певческое будущее, что сердце замирало от радостных предчувствий. И красо`ты Милана отходили на второй план, и даже уроки Чинелли он не ценил так, как следовало бы. Наивный мальчик, как он тогда расстроился, что не удалось спеть в «Ла Скала». Ну вот теперь удастся. Ты счастлив? Наверное. Но тот юношеский восторг уже не вернуть, и радостное предвкушение ты не ощущал уже давным-давно. Ну да, концерт. Три концерта. Да, волнительно, но не более того. Отпоешь, сядешь в самолет и вернешься в Москву. Получишь в кассе Госконцерта свои триста рублей. Отстояв очередь часа четыре или пять. О, эти очереди в Госконцерте к маленькому кассовому окошечку под лестницей. Марата всегда поражало, как они умудряются создавать такие огромные очереди из заслуженных, народных, даже всенародных артистов? Зачем? Неужели нельзя сделать два или три зарплатных дня и как-то распределять исполнителей? Или добавить еще одного кассира? Нет. Это делалось специально, чтобы не задирали нос. Чтобы не чувствовали себя небожителями. Кассирша тебе еще и нахамит обязательно. Мол, триста рублей? За три концерта? Не устал, не перетрудился? Вот шахтер в забое — да, тот работает. А вы бездельники. Так что стой себе в очереди и молчи.
Ладно, бог с ней, с кассиршей. Но вот получишь ты свои триста рублей, отвезешь их Кигелю за кооператив. И останутся у тебя от Италии только добрые воспоминания. Как бы ты ни спел эти три концерта, хорошо ли, плохо ли или даже гениально, это ничего не изменит. С тобой не подпишут контракт, тебя не пригласят еще на десять концертов, в турне по Италии. Или, скажем, во Францию, в Париж. Все останется как прежде: одна пластинка-гигант раз в полгода, чаще не положено, очередь, сумасшедшие гастрольные туры по Сибири, Уралу, Дальнему Востоку и союзным республикам, чтобы как-то сводить концы с концами, и кремлевские концерты, на которые нужно вылетать хоть из Владивостока, хоть из Ташкента в любом виде и состоянии. Одно и то же, год за годом. Тебе осталось только получить Народного СССР, но документы уже лежат в министерстве, и Марату перед отъездом дали понять, что, если гастроли обойдутся без эксцессов, их подпишут сразу по его возвращении. И всё. Потолок. Дальше развиваться некуда.
В гостиницу он вернулся далеко за полночь. Сделал себе кофе — в номере оказался и чайник и чайно-кофейный набор с непривычными для советского человека крошечными пакетиками и даже баночкой сливок. Первое желание — собрать все это богатство в чемодан и привезти домой в качестве сувениров — Марат в себе решительно подавил. Только не хватало позориться. Вышел с дымящейся чашкой на балкон, поставил ее на перила, закурил. Кофе хотелось еще на прогулке — от уличных кофеен шел сводящий с ума аромат. Но деньги, деньги. Артисты приехали с абсолютно пустыми карманами, суточные выдадут только завтра. И ходишь ты, такой популярный, в своей стране всенародно известный и любимый, беднее церковной мыши по Милану, не можешь себе чашку
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
