Он сел на самый близкий к окну стул, вполоборота к остальным, зажег новую сигарету с видом человека, бесповоротно устранившегося от дальнейшей беседы. Лысый полковник уставился на Мазура, кривя бледные губы. У него было лицо малолетнего садиста, вешающего кошку. Мазур знал в детстве одного такого с их улицы: как ни били, не унимался, разве что конспирировался все искуснее...
— Из твоей девочки в два счета можно сделать кусок мяса, — сказал полковник с выступившим на щеках лихорадочным румянцем. — Здесь есть отличный винный подвал, откуда не будет доноситься никаких воплей. А орать она будет. Я специально не стану затыкать ей рот, чтобы ты не только смотрел, но и слушал. Времена сейчас не прежние, — сказал он с искренним сожалением. — Больше не делают хорошего инструмента. Но все равно, есть штык-ножи, битые бутылки, спички и куча других подручных предметов. Ты не на шутку удивишься, когда своими глазами увидишь, что можно с девкой проделать с помощью вроде бы самых мирных бытовых предметов... Тебе ее правда не жалко? Совсем? Может оказаться так, что ты в конце концов запоешь, но девка уже будет в таком виде, что не во всякий приют для инвалидов возьмут. А если окажешься упрямым — всякое в жизни бывает, навидался — я за тебя возьмусь и позабочусь, чтобы ты не подох быстро, а успел сказать достаточно, чтобы удовлетворить того сеньора. И опять-таки не исключаю: когда ты развяжешь язык, будешь в таком виде, что краше в гроб кладут...
Мазур кое-что прикинул и сопоставил: по времени вполне сходилось. И спросил:
— А вы, любезный, при доне Астольфо не украшали ли своей персоной контору, именовавшуюся ДСГ?
— Ну и что? — пожал плечами полковник. — В свое время революционное правительство не нашло за мной грехов, так что я чист. Ну что ты ломаешься? — спросил он, полное впечатление, с искренним недоумением. — Тебе предлагают миллионы, паспорта Эстадос Юнидос тебе и твоей девке... А знаешь что? Я ведь могу и не загонять ей иголки под ногти. Я просто поставлю эксперимент: сколько жеребцов в солдатской форме она сможет выдержать, прежде чем отдаст концы. Так даже интереснее. Ты никогда не видел девку, которую одним заходом оттягивают десятка два солдат? Увидишь. Я тебе гарантирую...
Он замолчал. Вынужден был замолчать — казалось, над самой крышей пронесся могучий свистящий рев, отчаянно задребезжали оконные стекла — но уцелели. Низко над городом промчался с востока на запад реактивный истребитель.
Полковник с капитаном обменялись взглядами — и Мазуру в этих взглядах явственно увиделась растерянность. Непонятно, что это означает, но растерянность была...
А в следующий миг где-то на улице загремел голос, чеканивший что-то на испанском — явно мощный динамик. Голос гремел, не переставая — и тут же где-то в здании, очень похоже, на первом этаже, затрещали короткие автоматные очереди — именно автоматные, а не из автоматических винтовок. Так, это уже винтовка... Серия пистолетных выстрелов, снова заработали автоматы, уже ближе...
Полковник с капитаном перебросились парой фраз на испанском — с растерянными, удивленными, злыми лицами. Капитан вскочил и бросился к двери, расстегивая кобуру — очень неловко, как человек, который к таким кобурам не привык...
Большой ошибкой с его стороны было оказаться в пределах досягаемости Мазура. А, впрочем, Мазур в любом случае достал бы до стены кабинета. Он молниеносно наклонился всем телом вправо, сунул капитану меж ног трость, и, когда тот грянулся во весь рост на пол, оглушил ударом ноги в нужную точку. Нагнулся и выпрямился уже с «Глоком» капитана в руке. Не теряя ни секунды, ткнул полковника концом трости в глаз, отчего тот, так и не успевший ничего предпринять, сгорбился, зажимая глаз ладонью и взвыв от боли—для здоровья, а тем более для жизни не опасно, но ненадолго ошеломит. В три прыжка обежал стол, выдернул из кобуры полковника его пистолет.
Дверь распахнулась, влетел старшина, сгоряча запустивший тираду на испанском. Это было уже даже и неинтересно. Метров с четырех Мазур, как на стрельбище, аккуратно угодил ему в лоб, после чего старшина рухнул в кабинет головой вперед. Стреляли уже на втором этаже, совсем близко от гостиницы гремел динамик, но вот на улице выстрелов не слышалось.
Мазур прянул кошкой — ну, признаем, довольно пожилой кошкой — к двери, за шиворот втащил старшину в кабинет, захлопнул дверь, задвинул уже замеченную раньше щеколду. К столу вернулся, не особенно и торопясь — полковник все еще промаргивался, тер глаз ладонью, смахивая слезы. Положив оба пистолета на стол дулами к двери — на самый краешек, подальше от полковника, — выхватил из трости клинок и аккуратно приложил конец трехгранного острия к ушной раковине поганца, бросил холодно:
— Замри, сучий выползок! Мозги пробью от уха до уха!
Полковник был, разумеется, в ясном сознании — и, с похвальной быстротой оценив ситуацию, ощутив холодок стали в каких-то миллиметрах от барабанной перепонки, замер истуканом, отчаянно гримасничая левой стороной лица, инстинктивно смаргивая обильные слезы.
— Что там орут через динамик? — рявкнул Мазур. — Убью, ихо де пута[14]! Что они кричат?
Полковник обильно потел. Мазур смотрел на него с холодной брезгливостью: то, что он легко взял верх над этим скотом, даже не заслуживало названия победы. Вполне вероятно, эта лысая тварь и оружия-то никогда в ход не пускала — зачем это пытальщику? Палачествовал в ДСГ, когда пришли «революционные майоры», ухитрился как-то проскочить между стебаных (довольно мало костоломов из ДСГ встали к стенке или попали за решетку), нашел применение своим талантам уже при новой власти (пытки прекратились, но мало ли где может пристроиться опытный шпик тайной полиции)...
— Это морская пехота, — зачастил полковник. — Они говорят, что парашютисты заняли базу «Чукутан» и освободили президента. Правительственные войска полностью контролируют столицу, руководители мятежа арестованы... Приказывают бросить оружие, иначе все будут расстреляны на месте...
Мазур испытал нешуточную радость: набрехали, суки, жив президент и взял все в свои руки! Оглянувшись через плечо, бросил:
— Посиди пока...
В коридоре уже не слышалось ни выстрелов, ни топота, на улице тоже стояла тишина, только где-то поблизости рычали моторами броневики. А вот американский гость стал подавать признаки жизни, слабо зашевелился, замычал что-то. Мазур, сделав два шага, новым ударом ноги отправил его в прежнее состояние и вернулся к столу. Сказал холодно:
— Ну, а теперь колись: что это за тип, на которого ты работаешь?
— Представления не имею, честное слове, сеньор адмирал! — прямо-таки взвыл лысый. — Ясно только, что гринго. Я на них не работал, он меня нашел, принудил... У меня не было выбора, клянусь Мадонной Сантокрочийской, он знал обо мне такое, что мне пришла бы смерть...
— Даже теперь? — поднял бровь Мазур. — Ну, и что ты такого наворотил?
- мы тогда были совсем молодые, сеньор адмирал… Ехали втроем, все подвыпивши, по тротуару шла очень красивая девушка... Мы ее арестовали, отвезли на одну из конспиративных квартир, и там... Никак нельзя было оставлять ее в живых, она не походила на девушку из бедных кварталов... Тело бросили на окраине, инсценировали нападение грабителей... Потом оказалось, что она дочь очень большого человека из рыболовного бизнеса... Он жив до сих пор, хоть и стар. Если бы он узнал...
