Квартальный был, стал участковый, А в общем та же благодать, Несли квартальному целковый, А участковому дай пять.
Во время студенческих волнений, которые повторялись в старой Москве часто, высказывались мнения, чтобы вообще упразднить университет. И было написано тогда:
…К чему тут университет? Когда нам надобны казармы И не студенты, а жандармы.
На мирную конференцию в Гааге:
Заседанье было в Гааге, Были речи, шумный пир, В целом мире на бумаге Водворился вечный мир. После дичи, после супа От речей раздался звон, Заказали вновь у Круппа Пушек целый миллион…
Много было в Москве доморощенных ораторов, которые «пеклись» о просвещении народа, да только на словах. В ответ им Гиляровский написал:
Мы от безграмотности воем, И для народа школы строим, И на развитие мы бьем, А что читать — мы не даем. И, напитавшийся брошюрой, Заплатит собственною шкурой, Ничуть не двинувшись вперед, Наш полуграмотный народ…
Как журналист он постоянно выступал в печати против пьянства. Как-то написал экспромт:
И в ученых заседаньях, И почти во всех изданьях Люди часто восставали, говорили, воевали Против кабака. А вино меж тем по селам Ядом жгучим и веселым Льется как река. Злых нападок не боится. И народ всегда толпится Против кабака…
Посмотрев пьесу Л. Н. Толстого «Власть тьмы», сказал:
В России две напасти: Внизу власть тьмы, А наверху тьма власти.
Открытие художественных выставок, появление значительных литературных произведений, картин, чествование великих артистов, юбилеи театров, их премьеры, даты газет, открытие памятников — чего-чего не коснулся дядя Гиляй.
Чем больше проходило время, тем дороже становилось Картино, тропки, проложенные среди нехоженых лесных зарослей. Много сидеть над бумагой не мог, мешал глаз — утомлялся и начинал болеть.
Гулять ходил за Селявку, к дубовой роще, что лежала на пути в Картино чуть не от самой станции Тучково. Спускался к реке, к котловану, где добывали камень. Иной раз просто подходил к спуску, ведущему к реке, и оттуда подолгу любовался открывающимися далями — колокольней на той стороне реки.
Рядом с ней, полуразрушенной, в сохранившемся домике жил летом композитор Н. Я. Мясковский, и вечерами с «Мыса Доброй Надежды» слушал иногда дядя Гиляй его игру, далеко разносившуюся над рекой.
Побывал в Мореве, связанном с художницей Якунчиковой. От дома оставались только надворные постройки, но парк был чудесен. Таких сосен, как там, нигде не видел. Розовые стволы их, словно заморские великаны, почтительно выстроились в ряд.
Очень радовался дядя Гиляй, когда приезжали в Картино гости. Преодолевая путь от Тучкова до Картина, приходил Иван Никанорович Розанов и рассказывал о своих новых поэтических находках. Он собирал русскую поэзию и радовался безудержно, громко, если удавалось найти редкую книгу стихов или поэтический сборник. Приезжали Олег Леонидов, Коля Морозов, Ca ша Зуев. И, конечно, художники — Абрам Ефимович Архипов со своим учеником Александром Порфирьевичем Лебедевым, Николай Иванович Струнников, Александр Михайлович Герасимов…
