Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
6-я бригада 17-го полка 2-й Луганской стояла в этом поле четвертый день, и бойцы начали томиться: сухой паек, сырой холод, но главное – отсутствие движения, отсутствие заведенной инерции, ритма освоения пространства, лежащего перед ними как обещание. Армии существуют, чтобы или воевать, или удерживать завоеванное, а тут ни то, ни другое. Стояние в пустом поле, где их должен ждать чудный город, – сказочная небылица, избавление от войны и нужды – давило на бойцов как низкое тусклое небо, обещавшее пролиться дождем, да так и остававшееся предгрозовым.
Сколько в этом поле ни стой, 66 не появится. Нужно сняться и идти на Москву: цель там. И конец войны там. Люди воюют третий год: устали.
Он смотрел на сидящую перед ним Маму и – в который раз? – дивился ее красоте. Зачем она все это затеяла? Всю их шестилетнюю жизнь? Голодач чувствовал, с самого начала знал, что он – лишь часть ее плана, неведомого ему привидевшегося ей будущего. Она никогда не рассказывала о своем плане, но Голодач знал: план был. Мама появилась в его жизни из ниоткуда, в никуда пришла ей пора и уйти. Иначе так и будет заправлять его жизнью, а ему нужно свою прожить.
Он помнил, чем ей обязан. И оттого не любил ее еще больше.
Мама – в длинном темном шерстяном платье, в накинутой на узкие плечи теплой шали в крупных ярких цветах – сидела напротив, не спуская с Голодача васильковых глаз: ждала. “Кто носит платье в походе?” – думал Голодач. Он старался смотреть мимо Мамы, словно ища что-то в полутьме полкового шатра, слушая ветер, гнавший волну по полевому травостою. Трава в том поле росла все больше пустая, ненужная: вербейник, купальница, поручейник. И такими же ненужными были и само поле, и мечта о чудном-пречудном месте 66, и вся его жизнь, которую он провоевал за такую же придуманную кем-то мечту. “Поманили, протолкнули дезу, когда пацаном был, и я, как теленок за коровьей сиськой, побежал, да все и бегу. Тоже ведь отвлекли от чего-то главного, важного, от цели, настоящей цели, и вот всю жизнь простоял в пустом поле. Да еще и кровью его за́лил”. Он не мог вспомнить, от какой цели его отвлекли.
– Семен Иванович, – Мама всегда его так звала – с момента их бегства в Донецк; он привык. – Товарищ генерал.
Больше ничего не сказала. Все поняла.
Ранним утром следующего ненастного дня 6-я бригада ловко и скоро свернула лагерь и – под занявшейся было, но скоро поблекшей зарей – ушла на Москву. Уходили тихо, не включая фар боевых машин, потому что война все еще шла в тех местах, больше вылазками разрозненных вдоль линии фронта российских войск, чем организованным сопротивлением. Да и что сопротивляться: им же несли счастье и освобождение от путинских оккупантов.
Мама попрощалась с уходящими бойцами наскоро, накинув на плечи камуфляжный бушлат с цигейковым воротником, стискивая ворот на голой шее, но отчего-то не застегиваясь. Солдаты шли мимо нее, равняясь на высокую худую женщину, офицеры вскидывали руки в салюте. С вечера 6-я бригада узнала, как сразу узнается все в армии и тюрьме, несмотря на секретность: Мама остается. Бойцы загрустили и принялись чистить оружие.
Голодач вызвал добровольцев и долго смотрел на шагнувшую вперед шеренгу в камуфляже. Он выбрал двух, кому верил, и поручил им охранять Маму.
– Палатки перенесете в лес, БРДМ тоже туда загоните, чтобы с воздуха не обнаружили. Когда Мама устанет искать, доставите в штаб к Петровыґх, там ждут. Дальше заступите в распоряжение местного командования.
– Товарищ генерал! – Старший сержант Остоженков по кличке Угорь. Голодач знал, что Остоженков состоит в розыске в Украине, но у всех свое прошлое. Новороссия она потому и Новороссия, что дает шанс на новую жизнь. Ему ли не знать. – Разрешите обратиться!
– Обращайся.
– А если не устанет? Сколько ждать? Харчи-то скоро кончатся. И вообще: чего здесь сидеть.
– Устанет. – Голодач не был в этом уверен.
Из леса пустое поле казалось особенно грустным: поникшая трава-мурава. И ничего другого. Мама – в который раз – разглядывала карту Широкова, сверяя координаты крестика, помеченного красными цифрами 66, с показаниями полевого магнитного навигатора. Сходились. Она знала, что 66 – предмет ее поисков – таится здесь, рядом – невидимый, невидный, незамеченный. 66 – заколдованное Берендеево царство, и ей суждено расколдовать вход в эту сказку.
Она не жалела, что Голодач ушел, оставив ее в этом поле. Ушел и ушел. Она и сама так однажды ушла. Ушла из жизни, что, будто это поле, поблекла, пожухла и готовилась лечь под снег. А она повернулась и ушла.
Все предыдущее, все ее прошлые жизни были подготовкой к этому моменту: разгадать путь в 66. В ее судьбу.
Дневник Веры Мезенцевой
23 июня 1979 г.
Я помню, когда она появилась: в марте 68-го. Маленькая калмыцкая девочка шести лет. Неоперабельная: глиобластома 4-й стадии. “Лечение методом удаления пораженных опухолью участков нецелесообразно из-за обширного распространения рака в головном мозге”. Это из больничной выписки, с которой Слонимский привез ее в 66. Такая нам и была нужна.
Родителям сказали, что умерла. Тело выдать не могут, отправлено в Москву для научного обследования заболевания. Вместо тела выдали пятьсот рублей: компенсация. И припугнули, конечно.
До нее Розенцвейг пробовал свой метод на Слонимском и трех других. Слонимский выжил.
В середине 60-х Розенцвейг пересмотрел свою идею о выделении сыворотки как механизма передачи обновления клеток. Он решил искать ответ в геномном коде, позволяющем Послединым и семье Т останавливать процесс старения. Тут и я – со своими медузами Турритопсис. Очень даже кстати.
Элементарно, Ватсон.
Это Аристарх так говорил: элементарно, Ватсон. Он любил Шерлока Холмса: странный непроходящий рецидив детства. Я не любила Шерлока Холмса: он казался мне излишне самоуверенным, тревожно неуспокоенным и оттого опасным, стремящимся в никуда из своей уютной квартиры на Бейкер-стрит. Что не сиделось ему у камина? Почему не женился? Мужчин трудно понять.
Аристарх женился. И остался сидеть у семейного камина.
А-рис-тар-х. Дурацкое имя. А раньше нравилось.
Слонимский не бессмертен: стареет, только медленно. Очень. Процессы окисления теломеров и накопления остатков распада клеток в его организме проходят с улиточной скоростью, но однажды он умрет. Хотя будет жить долго-долго – вместо маленького ребенка Т4. Лучше не спрашивать, что они сделали с этой семьей: Слонимский дал сразу понять.
Я не спрашиваю.
Побочным действием нашего с Розенцвейгом эксперимента оказалось исчезновение у девочки опухоли мозга. Этого мы не ожидали.
– Интересно, – сказал Розенцвейг. – Возможно, злокачественные образования регулируются в результате изменения генома. Что думаете, Вера Леонидовна?
Очень даже возможно: организм очищает себя от всего мешающего оптимальному поддержанию клеточного баланса. Если так, понятно, почему Последины не болеют. Ничем. Никогда.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
