Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
раз приезжал на Кубу.
Произведения Григулевича были переведены на многие языки мира и прежде всего на испанский. Можно сказать, что своими книгами он навсегда вернулся в Латинскую Америку.
Научные заслуги Григулевича были признаны за рубежом: он стал почетным членом Ассоциации писателей Колумбии и членом-корреспондентом Института исследований в Каракасе, был награжден венесуэльским орденом Франциско де Миринды, золотой медалью перуанского Института проблем человека, высшими кубинскими орденами и медалями. Неутомимую деятельность вел Григулевич в сфере культурных связей: являлся вице-президентом Общества советско-кубинской дружбы, Общества дружбы с Венесуэлой, членом советского Комитета защиты мира и советского Комитета солидарности со странами Азии и Африки.
Образ типичного советского академика почти всегда ассоциируется с «заслуженным достатком», многокомнатной квартирой, полированной мебелью, кожаными креслами, дорогим антиквариатом, личной автомашиной, поездками на престижные курорты. Ничего подобного в быту члена-корреспондента Григулевича не было, хотя его заработки по тем временам были высокими. Основной доход давали гонорары за издание и переиздание книг, в том числе и за рубежом.
В редкие свободные минуты «отставной резидент» был не чужд обычным радостям жизни. Семейный очаг Григулевичей славился гостеприимством и хлебосольством. Коллеги-разведчики и коллеги-ученые, побывавшие в доме у «Грига» по тому или иному праздничному случаю, единодушно вспоминают, что пиршественный стол был почти всегда уставлен вкусными яствами, изысканными винами и дефицитными водками. Лаура радушно и ненавязчиво потчевала гостей, курсируя между кухней и столовой, снисходительно поглядывая на своего мужа, увлеченного беседой.
По воспоминаниям друзей, Лаура была человеком поразительно сдержанным, скупым в оценках, не склонным к преувеличениям. Кто-то из московских знакомых характеризовал ее как женщину, которая даст фору любому мужику, но при этом выглядит очень женственной. Поклонников у нее было много, и она до преклонных лет пользовалась успехом, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий. По словам Надежды Григулевич, «мама всегда оставалась человеком, которого сломить было невозможно даже при самых враждебных обстоятельствах».
Это подтверждают и служебные характеристики Лауры-«Луизы», в которых неизменно присутствовала оценка-вывод: «При необходимости может успешно руководить нелегальной резидентурой».
На политические темы Иосиф предпочитал не говорить, потому что никогда не испытывал позывов к диссидентству. Однако свое отношение к проблемам, переживаемым Советским Союзом, особенно в эпоху «позднего Брежнева», выражал откровенно. Когда в начале 1980‐х в «определенных кругах» стала входить в моду Джуна, а вслед за ней и другие экстрасенсы, Иосиф Ромуальдович поставил свой диагноз: «Это — вернейший симптом загнивания. Так было в начале века, когда царизм шел к концу. Вспомните Распутина и прочих».
Возраст и приобретенные недуги все больше давали о себе знать, вносили коррективы в его динамичный, безжалостный к самому себе образ жизни. Для «поправки здоровья он предпочитал подмосковный (в то время. — Примеч. Н.Ш.) санаторий «Узкое», куда привозил с собой очередную начатую рукопись, нужные архивные материалы и коробки с книгами. Трехнедельная лечебная путевка предоставляла ему благословенную возможность для творческой работы. В перерывах Григулевич неторопливо прогуливался, слегка прихрамывая, по аллеям санатория — невысокий, грузный, широкоплечий, с крупной головой мыслителя, обдумывая очередные страницы труда или только что прочитанную книгу.
По привычке он тщательно следил за всем, что происходило в США и странах к югу от Рио-Гранде. Конечно, Григ мечтал снова побывать в тех странах Америки, где прошли его молодые боевые годы. Но об этом и речи быть не могло, потому что «компетентные органы» не без основания считали, что бывший резидент — вероятный объект для провокаций со стороны западных спецслужб. Куба и страны народной демократии — таковы были позволенные заграничные маршруты Григулевича-академика.
Под занавес своего земного пути Иосиф Григулевич добился всего, почти всего, что планировал на «вторую половину жизни» в те морозные декабрьские дни 1953 года, когда «прошлое» завершилось, а московское «будущее» только-только начиналось.
Со своим прежним начальником Наумом Эйтингоном (1899–1981), который был осужден за связь «с бандой Берии» и просидел во владимирской тюрьме 12 лет (1953–1964), Григулевич встречался крайне редко и всегда случайно. На улице, в коридорах какого-либо издательства или в букинистическом магазине. Эйтингон при жизни так и не добился реабилитации и вполне справедливо чувствовал себя человеком ущемленным. Система, для процветания которой он принес столько жертв, предательски отторгла его, превратила в изгоя. Наум Исаакович никогда не козырял своими достижениями в разведке. Но в ее архивах есть сотни дел с материалами успешно проведенных операций. Именно он завербовал легендарного Рихарда Зорге и долгое время работал с ним.
А как не вспомнить о «раннем» Абеле, о создании особого диверсионного отряда Дмитрия Медведева, получении из гитлеровского Генштаба сведений об операциях «Средняя Волга» и «Кремль», безошибочных ходах в «атомной разведке»…
С Григулевичем Эйтингон говорил о чем угодно, но не о своих нерешенных проблемах. Слишком велик был контраст в их положении. Человек, которого Эйтингон знал под псевдонимом «Юзик», «Фелипе», стал преуспевающим ученым, автором «бестселлеров» престижной серии «ЖЗЛ». Вот оно — везение! Нет, не мог Эйтингон[32] при встречах с бывшим подчиненным жаловаться на жизненные неудачи. Григулевич понимал это и мучился от того, что ничем не может помочь «Тому» — постаревшему, с запавшими глазами, в которых угадывалось глубоко запрятанное страдание.
С 1985 года здоровье Григулевича начало сдавать. Он вынужден был принимать таблетки, перейти на диетическое питание. Ему все чаще приходилось ложиться в больницу, подвергаться долгим лечебным процедурам, а затем восстанавливать силы в санатории. Разрушительное воздействие болезни было все заметнее. Иосиф терпеливо следовал предписаниям врачей, много поглощал пилюль, но видимого улучшения не наступало.
Вспоминает Надежда Григулевич (дочь Иосифа Григулевича):
«Отец по жизни был крепким и физически выносливым человеком, который никогда не болел, даже в самые сильные эпидемии гриппа. Общеизвестно, что мужчины не любят и не умеют болеть. А те, которые всю жизнь отличались великолепным здоровьем, — особенно. Поэтому, когда отец начал прихварывать, он воспринял это как катастрофу. Он раздражался, ходил по врачам в надежде на быструю помощь, ложился в больницы, после которых, как правило, ему становилось только хуже. Особенно трагически он воспринимал свою неспособность работать творчески в прежнем напряженном режиме».
После того как Григулевич начал падать на улице без видимых причин, а порой и терять ориентацию, он перешел на режим домашнего затворничества. Целыми днями Григ проводил за письменным столом, стараясь завершить очередную статью, и не мог: онемевшая рука не поспевала за полетом мыслей. Григ пытался делать «щадящую гимнастику», совершал прогулки по домашнему коридору, опираясь на палочку. «В последние месяцы жизни отец действительно тяжело болел, — вспоминает дочь Надежда. — Он был прикован к постели, хотя и не парализован полностью…»
В одной из статей, посвященных Григулевичу, было отмечено, что его хоронили как рядового научного сотрудника, с дежурными формальностями и
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
