Я удивился, но подчинился ее воле. Мы прошли несколько комнат, повстречав по дороге пару слуг, надраивавших паркетный пол и не обративших на нас ни малейшего внимания.
В следующей комнате герцогиня остановилась, быстро огляделась по сторонам, и, не увидев никого лишнего, скрылась за одной из портьер. Я шагнул следом, обнаружив за портьерой неприметную дверцу, за которой открывался узенький проход.
– Скорее же! – нетерпеливо прошептала Мари, – Нас не должны заметить! Постарайтесь ни за что не зацепиться вашей шпагой!
Это было проще сказать, чем сделать. Проход был настолько узким, что мне пришлось взять шпагу в руки и продвигаться вперед боком. Кажется, мы попали в один из секретных ходов, которых в любом уважающем себя замке полным полно. Интересно, что задумала де Шеврез? Куда она меня ведет? Возможно, в засаду, но убить меня было бы проще прямо в отведенной мне комнате, зачем так утруждаться…
Любопытство толкало меня вперед, и я не отставал от Мари ни на шаг. Проход вел мимо комнат и залов, я слышал громкие голоса, но герцогиня шла дальше.
Наконец, она остановилась. Было так тесно, что я невольно прижался к ней, чувствуя запах ее волос, ощущая на себе ее дыхание. Внезапное возбуждение охватило меня, и я уже готов был овладеть ей прямо здесь, несмотря на все неудобства, как вдруг она вытащила из фальшивой перегородки две деревянные затычки и прошептала:
– Смотрите и слушайте очень внимательно!
Я прильнул глазами к замаскированным отверстиям и увидел уже знакомую мне комнату – кабинет барона, в котором находились три человека: сам барон, сидевший в кресле, уже знакомый мне гигант де Нуаро, задумчиво стоявший у окна, и полноватая женщина за пятьдесят, занявшее место на диване. Одета она была в строгое черное платье с ослепительно белым воротником и манжетами. На ее шее двумя волнами поблескивало ожерелье из белого крупного жемчуга, в ушах – жемчужные же серьги, на пальцах – несколько золотых колец. Лицо ее казалось слегка оплывшим, с двойным подбородком, тем не менее, от этой женщины веяло властью и волей. По ее жестам, взгляду, чуть хрипловатому, негромкому голосу было совершенно понятно: она привыкла, чтобы ей беспрекословно подчинялись.
Угадать, кто передо мной, было совершенно не трудно. Мария Медичи, ныне опальная королева-мать.
– Вы хорошо изучили бумаги, барон?
– Всю ночь не спал, читал. Не зря мы их так ждали и заплатили за них столь огромную сумму. Они того стоят! Даже нескольких писем вполне хватит, чтобы отправить его в изгнание, а то и вовсе на плаху. Считайте, Ваше величество, что мы уже победили!
– Не торопитесь, де Пьемон, с Ришелье шутки плохи, он не прощает ошибок. Мы должны быть полностью во всем уверены, чтобы сыграть свою партию. Иначе, это не он, а вы отправитесь на плаху. И не только вы, а все, кто сейчас с нами.
– Но Ваше величество, – барон, кажется, был сильно удивлен, – здесь же вся его секретная переписка с германскими протестантами! Мне кажется, одного этого уже достаточно… а помимо переписки, в бумагах имеются его долговые расписки на крупные суммы денег из казны, которые ушли неизвестно куда. И еще много всего интересного!
– Бумаги слишком хороши, – задумчиво сказала королева. – Откуда они вообще взялись у вас?
– А разве Его высочество не сказал вам? К нему через посредников обратился один человек, представившийся заклятым врагом Армана Жана дю Плесси, и пообещал предоставить документы, способные погубить кардинала. В качестве доказательства он передал одно из писем, самое невинное, по сути, но даже оно содержало в себе многое. Полный же набор должны были привезти в Париж с преданным человеком, если Месье согласился бы заплатить требуемую сумму денег.
– И вы не знаете, кто был тот человек, этот «заклятый враг», – констатировала королева.
– Он захотел остаться инкогнито. Мы не могли рисковать потерять такой шанс и согласились. В конце концов, какая разница, кто он? Главное, что он на нашей стороне. У Ришелье полно врагов.
– Допустим… А вы уверены в подлинности документов? – кажется, королева потихоньку проникалась уверенностью де Пьемона.
– Насколько я могу судить, они подлинны. За них было пролито много крови…
– Да, я слышала кое-что об этой истории. Говорят, вы похитили некоего шевалье прямо из зала суда, а потом с ним на пару зарубили пару десяток человек?
– Этот шевалье – тот самый верный человек, доставивший бумаги в Париж. Но он попал в скверную историю перед нашей встречей и оказался схвачен. У меня не было выбора, пришлось действовать решительно. А после мы должны были забрать бумаги, но попали в засаду. Нас было четверо, но Бертье и Виаль погибли почти сразу, а врагов было не более десяти.
– И все же, двое против десяти – это подвиг! Кстати, что вы думаете делать с этим вашим шевалье?
– С де Брасом? – удивился барон. – А что я должен с ним делать?
– Подумайте сами, – королева-мать говорила спокойным и размеренным тоном, но от ее слов мурашки бежали по коже, – он слишком много знает и может сильно навредить нашим планам. Если вдруг этот самый де Брас попадет в руки к кардиналу, то, поверьте, из него выбью все признания. У Ришелье служат весьма умелые палачи.
– Предлагаете запереть его на время? У меня в замке есть отличная тюрьма.
– Из любой тюрьмы можно бежать, а шевалье уже доказал свою изрядную ловкость.
– Что же с ним делать? – де Пьемон решительно не понимал намеков королевы или же делал вид, что не понимает.
– Хороший удар кинжалом способен решить подобную проблему, Фельтон недавно это доказал[42], – внезапно высказался де Нуаро. Я хорошо видел его профиль на фоне приоткрытого окна. Губы Нуаро были сжаты, глаза хмуро смотрели на мир. – Я лично берусь выполнить это поручение.
Вот ведь мерзавец, этот, и правда, убьет и никаких угрызений совести испытывать не будет. Кажется, пора покидать этот гостеприимный замок, пока меня не прирезали в собственной постели.
Мария Медичи одобрительно кивнула на слова Нуаро, но барон поморщился.
– Убить де Браса? Он же на нашей стороне. К чему это?
– Я вам уже объяснила резоны. Конечно, вы тут хозяин, но если вы хотя бы немного цените мои советы и пожелания, то поступите соответственно.
Я хорошо понимал де Пьемона. С одной стороны, жизнь какого-то никому не известного и ненужного шевалье, с другой – расположение самой королевы-матери, которая, пусть и находилась в опале, но с помощью бумаг вскоре должна была вернуть свое влияние, и даже упрочить его. И отказывать ей было бы глупо и недальновидно.
– Ваше слово для меня закон, Ваше величество, – мрачно сказал барон, и я понял, что судьба моя решена.
Шеврез дернула меня за рукав и знаками показала, что я слышал достаточно. Тем же маршрутом мы вернулись в комнату. Перпонше где-то шлялся, в комнате было пусто.
