Ее кортеж состоял из трех карет и нескольких десятков всадников. Первая карета, в которой и путешествовала королева-мать, была украшена гербом, разделенным на две половины по центру: слева королевские лилии на синем фоне, а справа – красные шары на золотом фоне – символика рода Медичи и цвета Австрии. Остальные кареты выглядели скромнее, в них ехали свита и слуги.
Мария Медичи к этому году растеряла практически все свое влияние при дворе и всячески пыталась восстановить свое положение, но безуспешно. До тех пор, пока после смерти Генриха IV (весьма сомнительной, и случившейся ровно через день после официальной коронации Марии в базилике Сен-Дени), она была регентшей при несовершеннолетнем короле, вся власть была сосредоточена в ее руках, и, упустив ее, она не находила себе места. Но и после его совершеннолетия в 1614 году, еще целых три года она не фактически возглавляла Францию.
Но в один прекрасный день Людовик приказал убить любовника своей матери Кончино Кончини, маршала д’Анкра, что и было исполнено гвардейским капитаном Витри, застрелившим его одним выстрелом прямо в стенах Лувра, за что король произвел Витри в маршалы Франции.
Парижане настолько ненавидели Кончини, что через несколько дней после его тайных похорон, похитили тело из церкви, протащили по всему городу, глумясь над ним всеми возможными способами, затем повесили за ноги на виселице, после чего разрезали тело на куски, поджарили его и, по слухам, сожрали его части, лишь на этом угомонившись. Многие запомнили человека в красном одеянии, самолично вскрывшим грудь мертвеца ножом, вытащившим его сердце и съевшим его на глазах у зевак.
Память де Браса все больше и больше открывалась мне. Вот только интересно, откуда он, до этого ни разу не бывший в Париже, знал столько подробностей и деталей.
Между тем, я продолжал наблюдение. Все прибывшие проследовали в отведенные им комнаты. Кто-то дополнительно остался во внешней охране, сменив приехавших ранее, другие сопровождали королеву.
Мне вовсе не была удивительна подозрительность и недоверие, царившие здесь. Брат мог предать брата, сын – отца, а девушка – любовника.
– Господин, не изволите пообедать? В комнате вас ждет прекрасное говяжье жаркое с капустой, и еще я прихватил с кухни миску гусиного риета[41] и свежий хлеб! – Перпонше появился, как обычно, словно из ниоткуда – ловкий малый. – А так же пару бутылок вина! Вижу, та, что у вас, уже опустошена.
– Никогда не подкрадывайся ко мне со спины, заколю!
– Понял, господин, буду заранее кричать издалека, предупреждая о своем приходе!
Подумав, я решил, что вкусная еда и вино – лучше, чем сидеть и ждать явление Гастона Орлеанского, поэтому я позволил Перпонше себя увести в комнату.
Жаркое оказалось выше всяких похвал, и гусиный, с добавлениями свинины, риет, намазанный на ломоть свежего хлеба, просто таял во рту. Вино было превосходное: в меру терпкое и крайне насыщенное! Каждый глоток – аромат полей и трав, вкус лета, дыхание свежего ветра, и ощущение бескрайних пространств.
– Мой господин, а мы вернемся в Париж? – Перпонше был взволнован, и я ответил ему честно, как мог.
– Обязательно.
– Слава деве Марии и всем святым! Я просто очень хочу начать свое дело, но у меня не хватает оборотных средств…
– И ты хочешь одолжить эти деньги у меня?
– Одолжить, – Перпонше хитро посмотрел на меня, – или же вы могли бы взять меня в долю за небольшой процент… скажем, пятьдесят на пятьдесят!
Я смерил его хитрую физиономию долгим взглядом. Нет, бесспорно, идея вложиться в местный бизнес хороша. Тем более, что Перпонше не производил впечатление человека, способного выкинуть бабки на ветер. Некий стартовый капитал у меня имелся, благодаря герцогине. Так почему бы и нет?..
– Ты же прекрасно знаешь, мерзавец, что благородный человек не может заниматься торговлей ни в коем виде? Или ты хочешь, чтобы пошли слухи?
Перпонше слегка перепугался:
– Господин мой, благородный шевалье, ваше имя нигде и никогда не будет фигурировать, я все сделаю сам. Вам останется лишь получать прибыль! Я все продумал, это дело принесет нам хорошие деньги!..
– И чем же ты планируешь заниматься?
– Наемными экипажами! Это золотая жила! Вы же знаете Париж, там и шагу нельзя ступить, чтобы не вляпаться в дерьмо. А у многих дам и господ нет возможности содержать карету или даже простую лошадь, при этом передвигаться по городу им необходимо. Так вот я и подумал, что если организовать дело следующим образом: мы закупим несколько экипажей и с десяток лошадей и будем сдавать их по часам или поденно всем желающим!
Хм, служба такси – идея хорошая, в этом я был согласен с Перпонше. Что же, достойные начинания требуют поддержки и финансирования. К тому же мне требовался некий базовый доход, не все же время жить на подачки герцогини. Надеюсь, рано или поздно история с моим побегом из суда утрясется, и я смогу вернуться в Париж. Если же нет, то и в провинции нужно на что-то жить. В общем, решено!
– Здесь четыре тысячи ливров, – я вытащил из кармана кошелек и отсчитал двести двойных пистолей, оставив себе всего тысячу ливров. Увидев такую кучу денег, глаза Перпонше заблестели. – Этого должно хватить на первое время. Арендуешь дом с большим двором, купишь лошадей и экипажи, наймешь людей. Я дам тебе пару советов, как сделать так, чтобы это дело приносило доход. До тех пор пока не вернешь мои вложения, будешь получать треть от прибыли. Половина – моя доля. Оставшиеся деньги пойдут в счет погашения долга. Как только долг будет выплачен полностью, будем делиться поровну. И чтобы ни одна живая душа не знала о моем участии в этом предприятии! А если будешь воровать, уши отрежу!
Я схватил Перпонше за грудки и притянул к себе, смотря ему прямо в глаза. Доверие в бизнесе – штука сомнительная, а вот страх куда более надежен. Надеюсь, хотя бы первое время он будет вести себя честно, а потом процедуру можно и повторить.
Перпонше изрядно перепугался, но высвободиться не пытался.
– Да вы что, господин, да я никогда… клянусь всеми святыми и своей жизнью!
– Надеюсь, мы друг друга поняли?..
– Я все понял, мой господин, все сделаю, как вы сказали. Когда можно будет вернуться в Париж?
– Надеюсь, что скоро… А сейчас ступай прочь, мне нужно отдохнуть.
Но отдохнуть мне не дали. Едва Перпонше оставил меня в одиночестве, как в дверь негромко постучали, и в комнате, вместе с цветочным ароматом духов, появилась Мари.
Выглядела она встревожено. Быстро осмотревшись и убедившись, что я один в комнате, она приложила палец к губам и жестом позвала меня следовать за ней.
